"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

Мы спустились вниз, простились с капитаном и, бережно держа корзиночки с цветами, сели в коляску.

У подъезда дома Строгановых стояло несколько экипажей. Я понял, что обед будет не очень семейным, есть и другие гости; но ещё раз дал себе слово быть достойным Флорентийца и собрать всё своё внимание, думая не о себе, а о каждом из тех, с кем буду говорить.

В просторной светлой передней Строгановых, где по двум стенам стояли высокие деревянные вешалки, висело много летних плащей и лежали кучей всевозможные шляпы.

Слуги взяли у нас шляпы, помогли вынуть цветы. Я был поражён, какое чудо искусства — две бутоньерки из фиалок — оказалось в моей корзиночке; тогда как у И. три букета роз на длинных стеблях, каждый из которых был связан прекрасной восточной лентой. И. подал мне букет розовых роз, взял у меня одну бутоньерку из фиалок и сказал:

— Иди за мной, Лёвушка. Я подам букеты старой хозяйке и Анне. Ты подашь фиалки Анне, а розы Жанне. Не робей, держись просто и вспоминай, как держит себя Флорентиец.

Сопоставление высоченной и величественной фигуры моего обожаемого друга с моею фигурой среднего роста и хрупкого сложения, его манер — простых, но величавых — с моей юркостью, мысль, как хорош бы я был, величественно выступая в подражание ему, показалась мне такой комичной, что я едва удержался от смеха; но улыбки удержать не смог и с нею вошёл в гостиную.

Здесь были только одни мужчины, и гостиная скорей походила на курительную комнату, так в ней было накурено.

— Ну вот и вы, — услышал я голос Строганова, идущего нам навстречу. — Я думаю, мои дамы начинают беспокоиться, как бы не перестоялись изобретённые ими кушанья, и настроение их уже портится. Мы ждали вас по-семейному, раньше; а вы, столичные франты, прибыли по этикету, за четверть часа, — смеялся он, пожимая нам руки. — Пойдёмте, я познакомлю вас с моей старухой. А с остальными и знакомить не буду. Всё равно перепутаете всех оглы и паши, — взяв И. под руку, продолжал он.

Он подвёл нас к величавой пожилой, но ещё нестарой женщине в чёрном шёлковом платье, очень простом, но прекрасно сидевшем на её стройной, несколько полноватой фигуре.

Увидев лицо дамы, я был поражён. Косы на голове её лежали тяжёлой короной и, к моему удивлению, были пепельного цвета. Глаза чёрные, овал лица продолговатый, цвет кожи смуглый, почти оливковый, руки прелестные. Передо мной стояла Анна, но… Всё в матери напоминало дочь, но какая пропасть лежала между этими двумя несомненными красавицами.

— Я очень рада видеть вас у себя, — сказала она И., принимая цветы. — Муж мой говорил так много о вас.

Голос её тоже был низкий, как у Анны, но и здесь ощущалась огромная разница. Он был хрипловатый, и в нём звучали нотки избалованной красавицы, привыкшей побеждать и поражать своей красотой. Мне она только едва улыбнулась, сейчас же переведя глаза на высокого турка в феске и европейском платье и продолжая начатый с ним разговор. У меня не было времени размышлять о жене Строганова, так как нам навстречу шла Анна; но какая-то ледяная струйка пробежала к моему сердцу и я пожалел Строганова.

Анна была в белом, кисейном платье; чёрные косы, как обычно, лежали по плечам, глаза сверкали, снова напомнив глаза-звёзды Ананды. Она протянула И. свою дивную руку, которую он поцеловал, и радостно улыбнулась, принимая от него фиалки.

— Наконец-то, — сказала она. — Всякого сюрприза я могла ждать от вас. Но чтобы вы подарили мне фиалки…

Когда же я, в свою очередь, подал ей ещё один букет фиалок, она точно задохнулась, так глубоко было её удивление.

— И вы, и вы раздобыли для меня мои любимые цветы, — тихо сказала она, беря меня под руку и уводя из центра комнаты, где мы стояли, привлекая общее внимание. — Вы с вашим братом чересчур балуете меня. О, если бы вы знали, эмблемой какого счастья служат для меня эти цветы.

— Я знаю, — сказал я необдуманно. Увидя необычайное удивление на её лице, поняв, как глупо попался, я не дал ей опомниться и попросил указать, где в этой огромной комнате сидит Жанна. Удивление и беспокойство на чудном лице Анны сменились, наконец, смехом.

— Чудак вы, Лёвушка, — сказала она. — Вы меня так было озадачили, — И она ещё веселее рассмеялась. — Ну вот вам Жанна и князь. Веселитесь, я же пойду выполнять свои обязанности хозяйки. Вы будете сидеть за обедом подле меня, вернее, между мной и Жанной, так как ни одна из нас не желала уступить вас никому другому. — И, улыбаясь нам троим, она нас оставила. Я подал Жанне розы и сел рядом на турецкое низкое кресло.

Я не мог ни осмотреть комнаты, огромной, с опущенными гардинами и массой зажжённых ламп, ни наблюдать за движущимися в ней, весело и громко, часто по-турецки, разговаривающими людьми, так как Жанна сыпала сотню слов в секунду, всё время требуя моего участия. Главное, она была недовольна тем, что я сосед с нею по правую руку, а не по левую, где будет сидеть князь.

Наконец, мне удалось перебить её и спросить князя, в каком состоянии он оставил жену.