"Две жизни" (ч. I, т.1-2)

Когда мы подошли к Анне, возле неё стоял капитан. Но это был и не тот капитан, которого я хорошо знал; и не тот, которого я видел подобным истукану несколько минут назад. Это был незнакомый мне человек, с бледным лицом, сияющими, золотыми, кроткими глазами.

— Я сегодня не только понял, что такое женщина и искусство; я впервые понял, что такое жизнь. Мне казалось, что ваша музыка заставила мой дух отделиться от тела и — в одно мгновение — я точно увидел незнакомого мне мудреца, который вёл меня по дорожке света и говорил: "Иди со мной, ты мой. Помни об этом и иди".

Вот что сделали со мной ваши звуки. Я больше уже никогда не смогу жить прежней жизнью; я должен теперь найти того мудреца, которого так ясно видел, — говорил капитан. — И без этого я не успокоюсь.

И голоса его я тоже не узнал. Это был тихий, задушевный голос человека, который или встал со смертного одра и благодарил за спасённую жизнь, или только что обручился в храме с чистой девушкой и благоговеет в предвкушении новой жизни.

Я уже готов был вырваться из рук И. и броситься на шею капитану, чтобы сказать ему, что это ведь Флорентийца он видел, как почувствовал себя скованным взглядом И.

— И вы его найдёте, — услышал я тихий голос, почти шёпот Анны, над рукой которой склонился капитан.

И. оставил меня, подал руку Анне и повёл её к столу. Мы обменялись взглядом с капитаном, невольно улыбнулись друг другу — всякий по-своему понимал свою улыбку — и тоже пошли к столу.

Разговор шёл только между Анной и Строгановым. Мы с капитаном не сводили глаз с Анны и молча тонули в той красоте, которая была во всём, что бы она ни делала, и которой она окутала нас, играя.

Вскоре Строгановы уехали; дом точно сразу опустел и погас; и все мы разошлись по своим комнатам, не имея сил вынести будничные слова и мысли, стараясь сохранить в себе тот мир высших чувств и сил, в который перенесли нас звуки Анны.

Глава 20. ПРИЕЗД АНАНДЫ И ЕЩЕ РАЗ МУЗЫКА

Против обыкновения, эту ночь я спал плохо; беспокойно просыпался много раз, и всё мне казалось, что я слышу какие-то голоса в комнате И. Но я не отдавал себе отчёт, чьи это голоса; я дремал, и всё путалось в моих представлениях. То мне казалось, что музыка Анны прерывается воем бури на море; то мне чудился грохот поезда, когда мы вышли с Флорентийцем на площадку и я с ужасом думал, что мы будем прыгать с него на всём ходу; то, мнилось, меня нежно ласкает рука матери, которой я никогда не знал…

Внезапно я проснулся от звука открывшейся из комнаты И. двери, и появился капитан, пожимавший И. руку. Я понял, что слышанные мною голоса были явью, а не бредом, и что оба моих друга совсем не спали, а проговорили всю ночь.

Лица капитана я не видел; а И. был очень серьёзен, светел и спокоен. Печать непоколебимой воли и верности принятому однажды решению была на нём; я много раз уже видел у него это выражение и хорошо его знал. Как всегда, бессонная ночь не оставила на нём никаких признаков утомления.

Я привстал, и как раз в эту минуту капитан осторожно закрыл дверь и повернулся ко мне лицом. Я чуть не вскрикнул, так он был бледен. Лоб его был в складках, глаза ввалились и выражение такой скорби застыло в них, как будто он только что похоронил кого-то самого любимого. Он казался старым.

Я вспомнил, как я сидел после разлуки с братом у камина в его комнате в К., чувствуя себя убитым и одиноким. Я не знал, что и кого потерял сейчас капитан; но всё моё сердце повернулось к нему; я протянул к нему руки, едва сдерживая набегавшие слезы любви и сострадания.

Увидев, что я не сплю, он подошёл, присел на мой диван и крепко пожал протянутые ему руки.

— Раз ты не спишь, мой друг, одевайся и выйди со мной позавтракать. У меня к тебе будет большая просьба, — сказал он, вставая, и, не глядя на меня, вышел из комнаты.

Я быстро оделся, постарался собрать все свои силы и внимание и пошёл к капитану.

Он уже переоделся в свой белый форменный китель и, освежённый душем, казался мне менее постаревшим и жёлтым.

Верзила подал нам кофе и горячие булочки с орехами и положил перед капитаном газеты и почту. Мы остались вдвоём, сидя перед дымящимися чашками, каждый думая свою думу.

Я всё не мог понять, зачем должен столько страдать человек. Капитан — неделю назад образец энергии и счастья — сейчас в глубокой печали и тоске, которые точно прибавили ему десяток лет за одну ночь. Почему? Зачем? Кому это надо? Разве это называется легче и проще идти свой день?

— Лёвушка, — прервал мои мысли капитан. — Вот в этом футляре — кольцо на салфетку. Оно предназначалось мною для другой цели, для других уст и рук. Но… то был «я» вчерашнего дня. Сегодня тот «я» умер. А тот, который хочет возродиться из пепла, — причём я вовсе не утверждаю, что он действительно возродится, — просит тебя: вложи в кольцо салфетку и положи его возле торта, который ты заказал для Ананды. Но отнюдь не говори, от кого оно. Если спросят, ответь, что знаешь, но сказать не можешь. Теперь я побегу, друзья. Дел масса. И. обещал, что вечером, после обеда, ты приведёшь меня к Ананде.