Две зари

Но она еще не ответила. Малуше казалось, что всем существом она кричит «да!», так громко, что ее слышит весь берег, вся земля, река и небо. Но уста словно оцепенели – она не могла заставить себя сказать это вслух.

Она перевернула лежащую на земле кисть и сама сжала его ладонь. Выдохнула и словно ожила.

– Хочу, – сказала она и прижалась лбом к его плечу, будто показывая, что отныне вверяет ему всю себя.

И еще раз выдохнула: сбросила гору с плеч. Теперь это плечо – каменная стена, что стоит между нею, Малушей, и всеми на свете бедами. Она вдыхала его запах, и он был ей приятен, приятно было тепло крепких мышц под тонкой сорочкой беленого льна с искусной вышивкой.

Торлейв высвободил руку и обнял Малушу за плечи. Она прижалась к нему, трепеща от волнения. Тепло мужских объятий, ощущение близости с чужим телом было для нее внове; мельком вспомнился тот миг в гриднице во время драки, когда ее почти вот так же прижимал к груди Святослав, но она отогнала это ненужное воспоминание. Непривычность этого ощущения ее смущала, но отстраниться ей не хотелось.

– Ну, я с матерью поговорю, – услышала она над ухом голос Торлейва, более низкий, чем обычно.

По части объятий он был не так неопытен, как Малуша, но не мог оставаться равнодушным к тому, что сейчас решалась судьба их обоих – и судьба всего его будущего рода.

Малуша отстранилась и попыталась засмеяться, чтобы прогнать смущение.

– А ты не можешь, как Асмунд – взять и к матери привести, дескать, вот, жена моя?

Так хотелось, чтобы все прямо сейчас решилось окончательно и безвозвратно! Разве мало она ждала?

– Не могу! – Торлейв усмехнулся и, накрыв ладонью ее затылок, слегка пригнул, будто намекая на ее неразумие. – Это ведь будет кража чужой… служанки, и все решат, что я славе того дурня Оддгрима позавидовал!

Он не назвал ее рабыней, но ликование Малуши приугасло. Ее подневольное положение пока еще тяготело над ней, втискивалось в их объятия, разделяя их и не позволяя идти тем путем, каким пойдут этой ночью не один десяток пылких отроков и взволнованных дев.

Все в ней возмутилось – захотелось одним прыжком взять и выскочить из этой проклятой неволи! А не выйдет – так упасть и разбиться насмерть!

– Сейчас Купалии! – сама дивясь своей смелости, она развернулась к Торлейву и решительно обвила руками его шею. – Сейчас нет холопов и бояр! Запрещать людям… любить друг друга – это против богов идти!

Она даже забыла о том, что уже два года ее учили законам совсем другого бога – дух древнейших брачных игрищ захватил и ее, как всех вокруг. Казалось, не поспешишь – отстанешь от своей стаи, упустишь юность, потеряешь судьбу. Ведь для молодых год – это как полжизни. Да и доживешь ли до новых Купалий, как знать?

– Сегодня – да, – Торлейв тоже обнял ее, но без особого пыла. – А завтра все станет, как всегда. Мы же с тобой хотим на всю жизнь вместе, да?

– Ну, да…

– А стало быть, спешить не станем. Тебе же лучше… и мне больше чести, если я возьму в жены не чужую рабыню тайком, а вольную деву, по всему порядку. И про детей наших никто не скажет, что мы их под кустом нашли.

Малуша засмеялась, стараясь скрыть смущение и недоумение. Девкам твердят, дескать, парням только бы вас за куст утащить – а Торлейв отвергает ее?

– А сейчас я, стало быть, тебе нехороша? – Она вскочила на ноги, и недавняя радость сменилась негодованием. – Рабыню ты любить не можешь? Боишься, госпожа забранится? Может, еще виру с тебя возьмут?

Торлейв неспешно поднялся с травы, выпрямился, потянулся и оправил пояс.

– Не глупи, – он примирительно обнял Малушу за плечи, но она скинула его руку. – Я твой род уважаю, а что ты в холопстве оказалась, твоей вины нет. Но я и свой род уважаю. Чужую рабу совратить, чужую свинью со двора уволочь – не по мне такие подвиги. – Он презрительно скривился. – Мой отец погиб, когда пытался основать за Гурганом свою собственную державу, – негромко добавил Торлейв, и Малуша поняла, что он сейчас делится с ней самыми важными мыслями своей жизни. – Храбростью его не превзошел бы никто из богов или смертных, и будь у него удачи чуть-чуть побольше… Я сейчас был бы наследником русской державы на Гургане. Я опозорю его память, если ради похоти уроню свою честь. И бесчестьем удачи себе не прибавлю.

Они помолчали. Малуша глубоко дышала, стараясь сообразить, обидел он ее или возвеличил. О Гургане она знала только, что это жуть как далеко – дальше, чем Хазария, совсем на другом краю света, где-то у сарацин. И Торлейв мог бы сейчас быть там… даже не увидел бы ее ни разу в жизни. Он жалеет, что не стал владыкой Гургана и теперь должен сидеть тут с нею под березами?

– Темнеет, – Торлейв взглянул на небо. – Пойдем-ка, я тебя к княгине отведу.

На пригорке и правда виднелась суета: челядь сворачивала ковры и собирала подушки, готовясь провожать госпожу домой. Торлейв взял Малушу за руку, и она покорно пошла за ним через луг, к своим.

– Вот ты где! – улыбнулась ей Держана, сидевшая при Эльге. – А мы уж хотели отроков посылать – искать тебя.