Две возможности

Самым удивительным было то, что у Эндерсона оказалась дочь. «Покойный оставил дочь Риму Эндерсон, двадцати двух лет». Весьма скудная информация, Мальвина! Неизвестно, была ли она уборщицей в одном из отелей Хай-Виллидж или работала на ферме в долине, а может быть, местом ее трудовой деятельности служил публичный дом на Баркинг-стрит? Имя Рима раздражало Эллери, так как оно, непонятно почему, казалось знакомым, но никак не вписывалось в визуальные воспоминания о райтсвиллских трущобах и притонах. Оно ассоциировалось с утонченностью, одиночеством, зеленью леса… Но Эллери был уверен, что не встречал в Райтсвилле никого с таким именем.

«В любом случае, — подумал он, — это ни к чему меня не приведет».

Эллери бросил конверт в тот же ящик, что и первый.

«Утро вечера мудренее», — сказал он себе.

Суббота, 8 апреля

Следующим утром, когда Эллери покончил со второй чашкой кофе, в дверь позвонили. Открыв дверь, Эллери увидел на пороге ребенка. В прихожей и в коридоре было темно, поэтому ему пришлось напрячь зрение. Очевидно, девочка облачилась в одежду матери — которая, несомненно, была незаурядной личностью! — и отважно старалась справиться с волнением.

— Да? — ободряюще улыбнулся Эллери.

— Эллери Квин?

Он всмотрелся в тени коридора, так как голос принадлежал взрослой женщине, и недоуменно спросил:

— Это вы сказали?

— Меня зовут Рима Эндерсон. Не могла бы я поговорить с вами?

Чтобы прийти в себя, Эллери понадобилось несколько минут. Мировая литература изобилует героинями, наделенными авторами такими свойствами, которыми не обладает ни одна реальная женщина. Но перед ним стояла девушка из плоти и крови, словно шагнувшая со страниц книги. Как Эллери вскоре узнал, фактически так оно и было.

В Риме Эндерсон ощущалась удивительная цельность. Словно природа создала ее из одного куска какой-то ценной породы, девушка была стройна и изящна, словно фарфоровая статуэтка. Она вошла в прихожую совершенно бесшумно, заставив Эллери подумать об эльфах и колибри…

Но, разглядывая Риму при свете, он убедился, что в ней нет ничего хрупкого. Она походила на миниатюрный, но зрелый фрукт. Ребенок, волнующий как женщина… Этот парадокс особенно подчеркивали ее глаза, бесхитростные и безмятежные, как у маленькой девочки, но в то же время во взгляде было что-то загадочное, чего никогда не встретишь у детей. Девушка была полна свежести и очарования.

В музыкальном голосе Римы слышалось нечто таинственное и многозначительное. Это был голос ручейка или дриады.[7] Так оно и есть, подумал Эллери. Она — нимфа, живущая в середине дерева. Затем он вспомнил, кто такая «Рима». Так звали женщину-ребенка, полудевушку-полуптицу из венесуэльских джунглей в книге, которую он читал лет двадцать тому назад.

А теперь Рима сидела в его квартире!

Но где же старый Нуфло — ее дедушка? И его собаки Сусио и Голосо? У него были все основания ожидать их увидеть, как и дерево мора, колибри и маленькую шелковистую обезьянку.

— Имя Рима вам дали, когда вы родились?

— Да.

Его дал ей отец — городской пьяница. Он назвал дочь Римой в честь героини У.Г. Хадсона[8] и сделал ее настоящей Римой. Формировать ребенка по образцу литературной тезки довольно жестоко, но поэтично. Эллери внезапно увидел Тома Эндерсона в новом свете. Возможно, шеф Дейкин и «Архив» все-таки не правы. Такой человек мог встать на краю скалы Малютки Пруди и взлететь подобно Икару.[9]

Никто в Райтсвилле не знал эту девушку хорошо — очевидно, для города она была полумифическим фольклорным персонажем. Городской пьяница, должно быть, прятал ее, оберегая утонченный продукт своей творческой энергии от губительного влияния общества. Эллери догадывался, что товарищами по играм Римы Эндерсон были птицы и зверьки, а игровой площадкой служило природное окружение Райтсвилла — равнины, холмы, ручьи и дикие леса, в которые едва ли кто-либо рисковал углубляться. И если ее волосы были волнистыми, кожа — гладкой, а губы — розовыми, как молодая малина, то все это было результатом воздействия природной косметики: солнце, воздух и вода — самый лучший салон красоты, который всегда был к услугам такой девушки, как Рима, в другой, так же как и мир изысканных туалетов, ее нога никогда не ступала.