Две тысячи лет под водой

— Ну да…

— Под Средиземным морем?

— Да, да…

Я замолчал. Сумасбродная идея Риккарди не укладывалась у меня в голове.

А затем тысячи возражений пришли мне на ум, и я порывисто воскликнул:

— Но это не одно и то же… Нет ничего общего… Не говоря уже об огромной разнице в расстоянии, подумайте, на какой невероятной глубине залегает дно в некоторых местах Средиземного моря… Да знаете ли вы…

— Уверяю вас, — сухо отрезал Риккарди, — что я уже слышал подобные доводы, и они не в состоянии поколебать мое решение. Мне даже пытались с цифрами в руках доказать, что я разорюсь, не завершив и четвертой части этих колоссальных работ…

— И что же?..

Мне ответила Полетт.

Звучным голосом она повторила девиз, который я недавно цитировал:

— «Нет нужды надеяться, чтобы предпринимать, и преуспевать, чтобы упорствовать»…

III ТАИНСТВЕННАЯ ПРЕГРАДА

Как мог я разделять энтузиазм патрона в отношении этого безумного проекта? И самое главное, как мог я в какой-то момент поверить в успех? Сегодня, размышляя об этом, я не нахожу ответа. Может, я и был романтиком, но эта черта моего характера вполне уравновешивалась профессиональным скептицизмом журналиста. И в то же время, Риккарди излучал подсознательную, но заразительную уверенность в своей правоте, и она действовала на меня, как магнит на железо… Так или иначе, вскоре я стал убежденным сторонником туннеля. Как часто бывает с неофитами, в своей пылкости я даже превзошел патрона. Непосильный труд, ждавший нас впереди, начал казаться мне не только обычным, но и сравнительно легким делом.

По правде говоря, необходимо упомянуть, что таким же заразительным энтузиазмом обладал инженер Фортис, возглавлявший работы.

После публикации объявления через кабинет Риккарди прошло бесконечное число кандидатов, в основном очень болтливых и потрепанных на вид. Но Пьер Фортис так выделялся среди них и настолько превосходил всех соперников, что кожаный король, едва бросив на него взгляд и даже не обменявшись с ним ни словом, велел остановить процессию инженеров и всем вновь приходившим сообщать: «Вы опоздали, место занято».

Громадный выпуклый лоб и серые глаза, в которых светился ум — вот что сразу запоминалось при взгляде на этого блистательного конструктора. Прочие черты не имели значения и не привлекали внимания.

Лоб, глаза: в этом был весь Пьер Фортис.

А когда Риккарди вкратце объяснил свой план и молодой инженер заговорил… Нет, он стал возражать против проекта миллиардера — он буквально завопил от радости.

Похожий проект он вынашивал годами. Он уже все спланировал, все рассчитал, подготовил списки необходимого оборудования. И все это ради чистого удовольствия, без всякой надежды на реализацию. А теперь незнакомый благодетель говорит ему: «Можете тратить, сколько хотите, только воплотите в жизнь ваши мечты…».

Фортис даже изобрел мощный и чрезвычайно быстрый перфоратор; его машина была способна с поразительной скоростью прокладывать шахты и подземные туннели. Не имея достаточно средств, Фортис сумел построить только маленькую модель, но теперь, располагая неограниченной финансовой поддержкой Риккарди, мог тешить себя надеждой соорудить настоящий действующий аппарат…

Спустя три недели после памятного декабрьского воскресенья, когда я повстречался с кожаным королем, я уже был на Лазурном берегу в компании Жерома-Наполеона Риккарди, милой Полетт и гениального Пьера Фортиса. Все мы жили на «Вилле Полетт» — так назвал Риккарди приобретенный им великолепный особняк.

Работы продвигались достаточно быстро, невзирая на растущие трудности, которые мы ежедневно преодолевали благодаря чудесной изобретательности Фортиса.

Мою роль в проекте, конечно, никак нельзя назвать выдающейся. Если Риккарди был волей грандиозного начинания, Полетт — его душой, а Фортис — мозгом, я оставался, в каком-то смысле, всего лишь зрителем. Они были заняты самыми колоссальными строительными работами, когда-либо задуманными и предпринятыми людьми, мне же оставалось довольствоваться участью скромного историографа…

Просматривая свои заметки тех дней, я читаю в захватывающих кратких строках историю безжалостной схватки между человеком и стихиями. Два десятка слов на любой странице моего дневника сжато излагают эпическую картину какого-либо эпизода величественной битвы. Взять хотя бы это: «Утром обвал на 48-м километре. Вечером Фортис принял меры. Больше бояться нечего». Строки за строками… Материя сопротивлялась, нетронутые недра земного шара отчаянно защищались, но человеческий гений вновь и вновь покорял их и выходил победителем.

На второй год работы, в конце июня, когда мы вполне могли гордиться завершенным участком туннеля, у нас впервые возникло подозрение, что сопротивлялась не только материя…

Собственно говоря, вначале мы заметили лишь какие-то смутные признаки противодействия, и только повторные явления того же рода показались нам действительно странными.

В моей записной книжке эти события отмечены лаконичными записями: