Две твердыни

— Ах ты, воришка несчастный! — сказал Гэндальф, поспешно набросив плащ на хрустальный шар. — Ну, Пин, вот уж не было печали! — Он опустился на колени подле простертого, застывшего хоббита, чьи раскрытые глаза неподвижно глядели в небо. — Что же он успел натворить и чего нам теперь ждать?

Лицо мага резко осунулось.

Он взял Пина за руку и прислушался к его дыханью, потом возложил ладони ему на лоб. Дрожь пробежала по телу хоббита, и веки его сомкнулись. Он вскрикнул, сел и уставился на склоненные к нему в лунном свете бледные лица.

— Не для тебя эта игрушка, Саруман! — пронзительно и монотонно прокричал он. — Я тотчас же за нею пришлю. Понятно? Так и передай!

Он вскочил и бросился бежать, но Гэндальф перехватил и удержал его — бережно и крепко.

— Перегрин Крол! — молвил он. — Вернись!

Хоббит успокоенно прижался к надежной и твердой руке.

— Гэндальф, это ты! — воскликнул он. — Прости меня, Гэндальф!

— Простить? — нахмурился маг. — Сперва скажи за что!

— Я ук… унес шар и заглянул в него, — запинаясь, проговорил Пин. — И я увидел очень страшное, а уйти было нельзя. Он явился, и допрашивал меня, и стал на меня глядеть, и… и я больше ничего не помню.

— Нет, так не пойдет, — строго сказал Гэндальф. — Что ты увидел, о чем он допрашивал, что ты ему сказал?

Пин закрыл глаза и мелко задрожал, но не произнес ни слова. Все молча смотрели на него, кроме Мерри — тот отвернулся. Лицо Гэндальфа было по-прежнему сурово.

— Отвечай! — велел он.

Пин начал снова — глухим, непослушным голосом, но речь его с каждым словом становилась все отчетливее.

— Я увидел темное небо и высокую зубчатую башню, — сказал он. — И крохотные звезды. Казалось, видится то, что было давным-давно и далеко-далеко, но видится ясно и четко. Звезды меркли, мерцали: их точно гасили какие-то крылатые чудища — казалось, огромные летучие мыши вьются над башней. Я их насчитал девять. Одна полетела прямо на меня, разрастаясь и разрастаясь. У нее было жуткое — нет, нет! Нельзя об этом говорить.

Я хотел отдернуться — вдруг она оттуда вылетит, но она заслонила весь шар и исчезла, а появился он. Слов он не говорил, только глядел, и мне было все внятно.

«Ты возвратился? Почему так долго отмалчивался?»

Я не ответил. Он спросил: «Кто ты?», а я все молчал, терпел дикую боль и, когда стало совсем уж невмоготу, сказал: «Хоббит».

А он будто вдруг увидел меня — и его хохот мучил, как медленная пытка. Я противился из последних сил; он сказал: «Погоди немного. Скоро снова свидимся. Пока скажи Саруману, что эта игрушка не для него. Я тотчас же за нею пришлю. Понял? Так и передай».

И снова злорадно захохотал, как клещами жилы вытягивал, страшнее всякой смерти… нет, нет! Об этом нельзя говорить. Больше я ничего не помню.

— Посмотри мне в глаза! — сказал Гэндальф.

Пин встретил его взгляд не сморгнув; длилось нестерпимое молчание. Потом лицо мага потеплело, и по нему скользнула тень улыбки. Он погладил Пина по голове.

— Ладно! — сказал он. — Будет! Ты уцелел. Глаза твои, вижу, не лгут. Ну, он недолго с тобой говорил. Олухом ты был и остался, но ты честный олух, Перегрин Крол. Будь на твоем месте кто поумнее, он бы, может, вел себя хуже. Но запомни вот что! Тебя и твоих друзей уберег, что называется, счастливый случай, но другой раз не убережет. Допроси он тебя толком, ты бы не вынес пытки и рассказал ему все, что знаешь, к нашей общей погибели. Но он поторопился. Одних сведений ему показалось мало, он решил немедля заполучить тебя и не спеша замучить в темнице Черной Башни. Нет уж, ты не дергайся! Суешь нос в дела мудрецов, так и хвост не поджимай! Ладно уж, я тебя прощаю. Все не так худо обернулось, как могло бы.

Он бережно отнес Пина на папоротниковое ложе. Мерри сел возле друга.

— Лежи смирно и попробуй уснуть, Пин! — сказал Гэндальф. — А впредь больше доверяй мне! Зазудит опять — скажи, есть от этого средства. И, уж во всяком случае, не вздумай опять подкладывать мне камни под локоть! Побудьте вдвоем, это вам полезно.

Маг вернулся к остальным; они в угрюмом раздумье стояли над ортханкским камнем.

— Беда явилась за полночь и застала нас врасплох, — сказал он. — Спаслись мы чудом!

— А что хоббит, что Пин? — спросил Арагорн.

— Думаю, с ним все обойдется, — отвечал Гэндальф. — Пытали его недолго, а хоббиты — на диво стойкий народ. Память о пережитом ужасе и та у него быстро выветрится. Пожалуй, даже чересчур быстро. Не возьмешь ли ты, Арагорн, на сохранение этот камушек? Хранить его, конечно, опасно, но…

— Кому как, — сказал Арагорн. — У него есть законный владелец. Этот камушек — палантир Ортханка из сокровищницы Элендила, и установили его здесь гондорские князья. Роковые сроки близятся. И мой палантир может мне пригодиться.

Гэндальф взглянул на Арагорна и затем, к общему изумлению, с глубоким поклоном протянул ему завернутый камень.

— Прими его, государь! — сказал он. — И да послужит он залогом грядущих дней! Но позволь все же посоветовать тебе — до поры не гляди в него! Остерегись!

— Был ли я тороплив и тщеславен хоть раз за долгие годы испытаний? — спросил Арагорн.