Две твердыни

Сэм упал на колени у головы Фродо в полуобмороке от вонищи, по-прежнему сжимая меч в обеих руках. Сквозь туман перед глазами он смутно различал лицо Фродо и силился овладеть собой, не поддаваться дурноте. Медленно поднял он голову и увидел Ее за несколько шагов. Многоглазый пучок страшно смотрел на него; другой потух и подтекал зеленоватой жижей; с клюва свисала струйка отравленной слюны. Она раскорячилась, припав брюхом к земле, ноги ее вздрагивали, напрягаясь перед прыжком — сшибить с ног и ужалить насмерть, не просто отравить, одурманить и уволочь, а убить и растерзать.

А Сэм стоял на четвереньках, видел свою смерть в Ее взгляде — и вдруг словно услышал голос издалека, и нашарил левой рукой на груди холодный, твердый и надежный в этом призрачно-зыбком мире подарок Галадриэли.

— Галадриэль! — тихо проговорил он, и зазвенели дальние голоса эльфов под звездным пологом в лесу любимой Хоббитании, зазвучали их слышанные сквозь сон песни и нежная музыка в Каминном зале дворца Элронда.

Гилтониэль А Элберет!

И ожил голос в его пересохшей гортани, и он воскликнул на незнакомом ему языке:

А Элберет Гилтониэль
о менель палан-дириэль,
ле наллон си дингурутос!
А тиро нин, Фануилос!

И поднялся на ноги хоббит Сэммиум, сын Хэмбриджа.

— Иди-ка сюда, мразь! — крикнул он. — Ты ранила моего хозяина, гадина, и тебе несдобровать. Мы пойдем дальше, но сперва разделаемся с тобой! Иди-ка сюда, а то тебе еще мало!

И словно возжженный его неукротимым духом, светильник в его руке запламенел, как светоч, засиял, как светило, пронизывая мутную тьму ослепительно ясными лучами. Невиданный огонь с поднебесья опалил Шелоб, как молния; лучи жгли раненый глаз нестерпимой болью; другой, показалось Ей, ослеп. Она шлепнулась на спину, беспомощно суча длинными коленчатыми ногами, заслоняясь от жгучего, терзающего света, потом отвернула изувеченную голову, перекатилась и поползла на брюхе, подтягивая ноги, цепляясь клешнями за камни, к черной дыре, к спасительному логову.

Сэм наступал; он шатался, как пьяный, но шел на Нее. Она заторопилась прочь, мерзко, трусливо дрожа и колыхаясь, обгаживая камни желто-зеленой слизью, и втиснулась в проход, а Сэм успел еще рубануть по Ее ногам, вползавшим за Нею. И упал без памяти.

Шелоб удалилась; а что было с Нею дальше, долго ли безвылазно пролежала Она в своей берлоге, зализывая и залечивая раны спасительной темнотой, отращивая пучковатые глаза, когда озлобленный, смертоносный голод выгнал ее из Логова и где она снова раскинула свои тенета в Изгарных горах — об этом наша хроника умалчивает.

Сэм остался один. В густеющих черных сумерках проклятой страны он очнулся и устало пополз назад, к хозяину.

— Хозяин, дорогой хозяин, — проговорил он, но Фродо не отзывался. Когда он летел со всех ног без оглядки, радуясь освобождению, Шелоб огромным прыжком подскочила сзади и вонзила жало ему в шею. Теперь он лежал бледный, бесчувственный, неподвижный.

— Хозяин, дорогой хозяин! — снова позвал Сэм и долго-долго тщетно ждал ответа.

Он быстро, ловко и бережно разрезал путы и приложил ухо к груди, потом ко рту Фродо, но сердце не билось, губы отвердели. Он растирал ему охладелые руки и ноги, трогал ледяной лоб.

— Фродо, господин Фродо, сударь! — звал он. — Не оставляйте меня одного! Это ваш Сэм, откликнитесь! Не надо, не уходите без меня! Проснитесь, сударь! Господин Фродо, милый, дорогой, проснитесь! Проснитесь, пожалуйста!

Потом его охватил гнев, и он бегал вокруг тела хозяина, пронзая воздух, рубя камни, выкрикивая проклятья. Потом склонился над Фродо и долго смотрел на его бледный лик на черных камнях. И вдруг он вспомнил, что ему привиделось в Зеркале Галадриэли: мертвенно-бледный Фродо крепко спит у черной скалы. Это он тогда подумал, что крепко спит, а на самом деле…

— Он умер! — сказал Сэм. — Он не спит, он умер!

И от этих его слов точно яд разошелся в холодеющей крови, и лицо Фродо стало исчерна-зеленоватым.

И черное отчаяние овладело им, и он склонился к земле и укрыл голову капюшоном, сердце его оцепенело от горя, и он лишился чувств.

Схлынула темнота, и Сэм очнулся в тумане; но протянулись минуты или часы — этого он не знал. Он лежал на том же месте, и так же лежал возле него мертвый хозяин. Горы не обрушились, камни не искрошились.

— Что мне делать, делать-то чего? — проговорил он. — Неужто же мы с ним зря всю дорогу… — И ему припомнились собственные слова, сказанные еще в начале пути, не очень тогда понятные ему самому: Я ведь обязательно вам пригожусь — и не здесь, не в Хоббитании… если вы понимаете, про что я толкую. — А что я могу сделать? Оставить его мертвое тело на камнях и бежать домой? Или идти дальше? Дальше? — повторил он, вдруг задумавшись и испугавшись. — Как это — дальше? Мне, значит, идти дальше, а его что же, бросить?