Две твердыни

— Страшная история, наверное, кроется и за этим, — сказал Фарамир. — Может быть, вечером ты расскажешь мне подробнее. Лишь теперь я понял, что Мифрандир был не только мастером и обладателем тайных знаний, но и вершителем великих дел в наше время. Будь он рядом, когда мы бились над разгадкой посетившего нас сна, он бы, наверное, все объяснил, и не надо было бы отправлять Боромира с посольством. Но может быть, он ничего бы нам не сказал, ибо путь был сужден Боромиру. Мифрандир никогда не открывал перед нами секретов будущего и никого не посвящал в свои планы. Я не знаю, каким образом он добился у Денэтора разрешения на вход в сокровищницу; кое-какие уроки он преподал и мне, хотя редко уделял мне внимание. Он был очень занят исследованием документов и выспрашивал нас прежде всего о Великой Битве на полях Дагорлад, когда королевство Гондор только родилось, а Тот, чьего имени мы не произносим, был сброшен с трона. Его очень интересовала история Исилдура, но мы немного могли рассказать, потому что о его гибели ничего точно не известно.

Фарамир понизил голос до шепота:

— Кое о чем я, однако, узнал, а чего не знал, домыслил и тайну своего открытия берегу; Исилдур взял что-то из руки Того, кто был повержен, после чего покинул Гондор и больше никогда не являлся среди смертных. Думаю, что это прямой ответ на вопрос Мифрандира. Но тогда мне казалось, что это знание важно лишь для изучения старых тайн. Даже когда мы пытались разгадать слова, услышанные во сне, мне не пришло в голову, что Проклятие Исилдура и есть тот самый предмет. О гибели Исилдура мы знаем лишь одну легенду: о том, как он попал в засаду и был убит орчьей стрелой. И Мифрандир мне больше ничего не говорил.

Я пока не разгадал, что там было на самом деле и что это за вещь, но это должна быть переходившая из рук в руки ценность, дающая великую власть и таящая великую опасность. Может быть, это самое страшное оружие, изобретенное в Стране Мрака. Если оно может дать победу в войне, легко понять, что Боромир — гордый, бесстрашный, горячий, жаждущий славы для Минас Тирита (и вместе с родиной славы для себя), — мог пожелать эту вещь и впасть в искушение. В несчастный день он ушел в свой путь! Выбор отца должен был пасть на меня, но Боромир сам вызвался идти, говоря, что он старше и опытнее. Он не уступил мне.

Ты можешь не бояться. Я не возьму эту вещь, я не нагнусь за ней, даже если она будет лежать на дороге. Если бы Минас Тирит рушился и только я мог его спасти, я бы остерегся применить оружие Черного Властелина ради славы. Такой славы мне не надо, знай это, Фродо сын Дрого.

— Совету тоже не нужна такая слава, и мне не нужна, — ответил Фродо. — Если бы я мог, я бы в эти дела вообще не вмешивался.

— Что касается меня, — продолжал Фарамир, — мне бы только увидеть, как наступит мир и в Минас Тирит вернется Серебряная Корона, а в королевском дворе зацветет Белое Древо! Я бы хотел, чтобы стройная и красивая крепость Минас Анор, как в давние времена, засияла королевой среди других крепостей; я не хочу, чтобы она была госпожой множества рабов, даже ласковой госпожой добровольных рабов. Война неизбежна, когда приходится защищать жизнь от Врага, который иначе всех уничтожит. Но я не люблю сверкающий меч за остроту стали, стрелу за скорость полета и солдата за воинскую доблесть; но я люблю только то, что защищают мечи, стрелы и солдаты, — страну нуменорцев. Я хочу, чтобы мой Город любили за его прошлое, за его обычаи, красоту и мудрость. Я не хочу, чтобы его боялись, хочу, чтобы уважали, как достойного уважения мудрого старца. Не бойся меня. Я не буду настаивать, чтобы ты мне еще что-нибудь рассказал. Я даже не спрашиваю тебя, насколько я близок к истине. Если ты все-таки мне доверишься, может быть, я смогу тебе помочь хотя бы советом… Если доверишься.

Фродо не ответил. Он чуть было не поддался искушению, тоскуя по дельному совету и помощи; ему хотелось все выложить опечаленному человеку, слова которого звучали мудро и благородно. Но что-то удержало его в последнюю минуту. На сердце было тревожно. Если из всего Отряда только он и Сэм остались в живых — что могло оказаться страшной правдой, — то кроме них больше никто не знал об их тайном задании. Лучше излишняя подозрительность, чем поспешная откровенность. В памяти Фродо ожило воспоминание о Боромире и ужасной перемене, произошедшей с ним под влиянием чар Кольца. Он смотрел на Фарамира, слышал его голос и мысленно видел перед собой его брата, совсем не такого и вместе с тем столь похожего.

Довольно долго они молча шли под серыми и зелеными тенями старых деревьев, бесшумно обходя стволы; над их головами во множестве щебетали птицы, солнце золотило блестящие листья вечнозеленых лесов Итилиэна.