Две судьбы

— Оставляю вас смотреть на солнечный закат из вашего окна, — сказала она. — От наступления темноты до завтрака вы не должны рассчитывать на мои услуги — я отдыхаю в это время. Мне ничего больше не остается, как лежать в постели (спать, если я могу) часов двенадцать и даже более. Продолжительный отдых поддерживает во мне жизнь. Очень удивили вас мои кошки и я? Не колдунья ли я, а они мои домовые духи? Вспомните, как мало развлечений у меня, и вы не станете удивляться, почему я учу этих хорошеньких животных разным штукам и привязываю их к себе, как собак. Сначала дело шло медленно и они давали мне превосходные уроки терпения. Теперь они понимают, чего я от них хочу, и учатся удивительно хорошо. Как вы позабавите вашего друга, когда он вернется с рыбной ловли, рассказом о молодой девице, которая живет в темноте и держит пляшущих кошек! Я буду ожидать, как вы развлечете завтра меня, — я хочу, чтобы вы рассказали мне все о себе и по какой причине вы посетили наши уединенные острова. Может быть, со временем, когда мы познакомимся покороче, вы станете со мной откровеннее и расскажете о причинах горя, которое я прочла на вашем лице, когда вы спали. Во мне осталось достаточно женских чувств, чтобы быть жертвой любопытства, когда я встречаюсь с человеком, интересующим меня. Прощайте до завтра! Желаю вам покойной ночи и приятного пробуждения. Пойдемте, мои домовые духи, пойдемте, мои деточки! Пора нам вернуться в нашу часть дома.

Она опустила вуаль на лицо и в сопровождении своей кошачьей свиты вышла из комнаты.

Тотчас после ее ухода явился Питер и отдернул занавеси. Свет заходящего солнца заструился в окно. В эту самую минуту мой спутник вернулся в самом веселом расположении духа рассказать мне о своей рыбной ловле на озере. Контраст между тем, что я видел и слышал несколько минут тому назад, был так удивителен, что я почти сомневался, не фантастическим ли порождением сновидения были фигура под покрывалом и с арфой и пляска кошек. Я даже спросил моего друга, не застал ли он меня спящим, когда вошел в комнату.

Вечер сменился ночью. Явился Книжный Мастер узнать о моем здоровье. Он говорил и слушал рассеянно, как будто его мысли были поглощены его занятиями, за исключением того, когда я с признательностью заговорил о доброте его дочери ко мне. При ее имени потухшие голубые глаза Мастера засияли, потупленная голова приподнялась, тихий голос стал громче.

— Не колеблясь, позвольте ей ухаживать за вами, — сказал он. — Все, что интересует и развлекает ее, продолжает ее жизнь. Ее жизнь служит дыханием моей. Она более чем моя дочь — она ангел-хранитель моего дома. Куда бы ни шла, она вносит с собой воздух небесный. Когда вы будете молиться, сэр, помолитесь, чтобы Господь оставил мою дочь подольше на земле.

Он тяжело вздохнул, голова его опять опустилась на грудь, он оставил меня.

Время проходило, мне подали ужинать. Молчаливый Питер, прощаясь со мной на ночь, выразился таким образом:

— Я сплю в смежной комнате. Позвоните, когда я понадоблюсь вам.

Мой спутник лег на другую кровать в комнате и заснул счастливым сном молодости. В доме стояла мертвая тишина. За окнами тихая песнь ночного ветра, поднимавшегося и стихавшего над озером и равниной, была единственным слышимым звуком. Таким образом, кончился первый день в гостеприимном шетлендском доме.

Глава XX ЗЕЛЕНЫЙ ФЛАГ

— Поздравляю вас, мистер Джермень, с вашим умением живописать словами. Ваш рассказ дал мне ясное представление о мистрис Ван-Брандт.

— Вам нравится портрет, мисс Денрос?

— Могу я говорить со своей обычной откровенностью?

— Конечно.

— Ну, откровенно скажу, мне не нравится ваша мистрис Ван-Брандт.

Прошло десять дней, и вот уже мисс Денрос приобрела мое доверие!

Какими способами убедила она меня поверить ей тайные и священные горести моей жизни, которые до сих пор я поверял только своей матери? Я легко могу припомнить, как быстро и тонко ее сочувствие слилось с моим, но не могу проследить временных рамок этого сближения, посредством которого она поняла и победила мою обычную сдержанность. Самое сильное влияние, влияние зрения, ей недоступно. Когда свет проник в комнату, мисс Денрос была закрыта вуалью. Во всякое другое время занавеси были задернуты. Экран стоял перед камином — я мог смутно видеть только очертание ее лица и больше ничего.

Тайну ее влияния, может быть, следует отчасти приписать простому и сестринскому обращению, с которым она говорила со мною, а отчасти тому неописуемому интересу, который сопровождает ее присутствие в комнате. Отец ее сказал мне, что «она вносит с собой воздух небесный».

Насколько мне известно, я могу только сказать, что она вносила с собой что-то, так тихо и непонятно овладевавшее моей волей и заставлявшее меня так же бессознательно повиноваться ее желаниям, как если бы я был собакой.