Две строки из Овидия

Максимов считал уже не дни, а часы до истечения треклятой седмицы, а покамест продолжал свои наблюдения за Адонисом и Афродитой (так он прозвал их про себя). Что, скажите на милость, еще делать в затворе? Он утешал себя заверениями, что нет в этих подглядках ничего крамольного. Голубки на лугу только ворковали и иногда обменивались поцелуями. Для иных упражнений они предусмотрительно удалялись под защиту деревьев.

Помыслы о том, кто эта девушка, перестали докучать Алексу. Он удостоверился, что ее воздыхатель достаточно воспитан и в какой-то мере галантен и она не противится его ухаживаниям. Дело, вероятно, шло к свадьбе. Что ж, совет вам, как говорится, да любовь.

Однако на пятый день ситуация изменилась. Максимов, как всегда, в обед черпал ложкой жижу из миски. В окно он смотрел рассеянно, просто по обыкновению, как вдруг краем глаза уловил какое-то движение на вершине холма. Парочка в это время возлежала под каштаном и о чем-то щебетала. Слов Алекс не разбирал, их глушило толстое замутненное стекло.

На холме показался человек. Солнце светило ему в спину, он представал черным зловещим силуэтом. Можно было определить, что это мужчина, широкоплечий, кряжистый и, по видимости, не слишком молодой. Его одеяние состояло из кожуха и барашковой шапки, что скорее годилось бы для ранней осени где-нибудь в Архангельске, а не на побережье Черного моря. Он взглянул вниз и схватился за бедро, на котором висели короткие ножны. Максимову стало не по себе, он выронил миску.

Эпизод был драматический. Личность на холме, очевидно, не приветствовала происходившее под каштаном. Мощная лапища выдернула из ножен кинжал, он сверкнул, как протуберанец. Ни Адонис, ни Афродита не обращали внимания на то, что творилось у них над головами. Максимов вскочил и поднял табуретку, преисполненный решимости вышибить стальные стержни вместе со стеклом и предупредить несчастных об опасности.

Все обошлось. Адонис, что-то надумав, поднялся, наспех лобызнул Афродиту и исчез. Это предотвратило кровавую развязку. Человек на холме потоптался в нерешительности, глядя на пастушку, спрятал кинжал и тоже скрылся.

Идиллия на виду у непрошеного свидетеля рассыпалась, как расколотое зеркало. Максимов не находил себе места. Выяснилось, что у счастливой пары имеется недоброжелатель, вынашивающий ужасные намерения.

Как быть? Алекс занес кулак, чтобы грохнуть в дверь. А толку? Чурбан Рахим не выпустит, у него инструкции, он соблюдает их беспрекословно. Рассказать ему всю историю сначала – не поверит, подумает, что это уловка затворника, желающего улизнуть.

Максимов потер посиневшие фаланги – результат ежедневных переговоров через стенку – и простукал Аните:

«Я обязан кое-что тебе рассказать. Наберись терпения».

Терпение потребовалось большей частью ему самому. Кисть руки нещадно ломило, и когда он закончил повествование об Адонисе, Афродите и неизвестном злодее, она готова была отвалиться. С некоторой опаской он ждал, как отзовется Анита.

«Опиши мне всех троих, – взяла она деловой тон, и он облегченно выдохнул. – Ничего не пропускай».

Окно комнатушки, в которой отбывали заточение Анита с Вероникой, выходило на пустырь с кучей мусора, поэтому они не имели возможности видеть то, что наблюдал Максимов.

Он подавил стон, попробовал выстукивать левой, но получалось медленно и неровно, Анита периодически не разбирала слов, переспрашивала.

«Ты мне веришь?» – завершил он затянувшийся отчет.

«Как я могу тебе не верить? Ты красноречив, я будто вижу все собственными глазами. Замышляется убийство, и мы должны его предотвратить».

«Для начала надо из этой конуры выбраться».

«Выберемся. Положись на меня».

Ночь Алекс провел как на иголках. Ему представлялось, как завтра юные любовники встретятся на лугу, не исключено, что позволят себе что-нибудь фривольное. Отелло с кинжалом в исступлении набросится на них, и страшно вообразить, чем все обернется.

Закемарил он только на рассвете, но был разбужен требовательной морзянкой.

«Алекс, действуем! Запоминай указания…»

Он запомнил, повторил и весь напрягся, как сжатая пружина. После почти недельного простоя предвкушение действий было отрадным, отзывалось упоительной истомой.

В урочный час взвилась заслонка, и в дырке нарисовалось обличье Рахима.

– Голодный, да? Принимай завтрак!

Максимов, придав лицу загадочности, взял протянутую посудину без ругани и без угроз. Рахим почуял неладное, сощурился.

– Сто слуцилось? Цего такой?

Алекс поманил его к себе:

– Хочешь узнать?

– Хоцу.

Цербер вдавил коричневую от загара ряху в квадрат лючка. И сделал это напрасно, ибо Максимов проворно уцепил пальцами усы-бечевки.

Жестоко обманутый Рахим дернулся назад, и ему удалось отодвинуться от лючка дюймов на пять. Это входило в расчеты Алекса – он рванул кончики усов на себя, и азиат с маху врезался головой в ржавую полосу, одну из тех, какими была обита для прочности дверь. Тот захрипел, закатил гляделки. Максимов выпустил его и услышал, как он мешком свалился у порога.

Свою миссию Алекс выполнил, теперь дело за Анитой.

Не прошло и минуты, как забрякал ключ в замке, и дверь отворилась.