Две столицы

Но не только логистикой мы будем побеждать Орлова. Как говорил Сунь-цзы: «Убивает противника ярость». А ярости моим солдатам теперь не занимать, после того как к берегу Оки у Павлово пристал «Корабль мертвецов». Его появление вызвало у Новикова бешеный приступ творческой активности и он, простым русским языком, наваял такие проникновенные тексты, что от прослушивания их хотелось бежать и рвать солдат Орлова голыми руками. Тексты эти тотчас же были размножены и разосланы в войска, зачитывались в церквях. Я повелел срубить в Павлово отдельный храм на месте захоронения варварски убитых Орловым солдат и назвать его Церковью сорока девяти мучеников Муромских.

Новиков с Радищевым появились у меня в лагере вместе с Шешковским и его подчиненными. Тайники, обеспокоенные покушением, сразу занялись допросами и негласными обысками у польских офицеров. А журналист и юрист пожаловали к одру больного с проектом первой российской конституции.

Положа руку на сердце, это был стыд и позор. Изобилие выспренних общих слов, вводящих читающего в состояние транса и минимум конкретики. Я разумеется, раскритиковал их творчество и даже наверно немного обидел при этом. Но тут же похвалил за правильный ход мыслей и пообещал, что как только здоровье позволит, сам попытаюсь составить правильный текст.

Первого мая, с утра, прямо во время работы над проектом конституции, Почиталин передал мне послание от Баташова. Давно я не получал вестей от купца. И даже начал нехорошо думать про него. Но как оказалось зря. Я пробежал глазами список привезенного на продажу. Очень меня порадовал большой груз шанцевого и плотницкого инструмента. После чего я зажег керосиновую лампу и стал нагревать бумагу горячим воздухом светильника. Между строк чернильного текста стали проступать коричневые линии тайнописи.

Через некоторое время я уже читал текст совершенно другого характера. Баташов оповещал меня, что в барках с инструментом в междудонном пространстве спрятано три сотни ружей с нарезными стволами. Что его сопровождает соглядатай от Орлова — капитан Измайловского полка Михаил Олсуфьев который следит за его действиями и по дороге в Павлово руководил высадкой на берег разведывательных команд егерей. Иные вести предлагалось сообщить устно за недостатком места на бумаге.

Я тут же вызвал Шешковского и передал ему письмо. Степан Иванович письмо прочел и поспешил приводить в действие давно подготовленный сценарий дезинформирования противника. Так что Орлов узнает очень много тщательно подготовленных, ложных подробностей, ибо как говорил тот же Сунь-цзы: «Война — это путь обмана».

* * *

Вдоль обоих берегов Оки у города Мурома расположились лагеря армии Екатерины. Кроме гвардии, пришедшей с Орловым, свои палатки поставили солдаты Псковского, Шлиссельбургского, Томского пехотного полка и усиленный батальон Черниговского пехотного полка. Кроме того к армии присоединилось полторы тысячи дворянской кавалерии сведенной в легкоконный полк. И вся эта масса народу каждый день ожидала приказа на выступление.

Слухи да разговоры промеж солдат ходили разные и не всегда начальству угодные. Грамотные читали тайком подметные письма Пугачева к солдатам русской армии или рифмованные скабрезные вирши про Екатерину с похабными картинками во весь лист. Но, то дело было опасное, кого с такими листами хватали, вешали без разговоров. Воинский дух не был высок, но армия была готова делать то, чему её всю жизнь учили — преодолевать тяготы и выполнять команды. А пока приказов не было, горели костры и булькала на кострах каша.

Василий Пестрово, прапорщик Преображенского полка, попавший было в пугачевский плен во время боя за Муром, но «ловко сбежавший ночью с плота», рубил дрова. Он с изрядной силой и точностью опускал топор на чурбачки и те кололись напополам и разлетались по двору. Голый до пояса гвардеец настолько сосредоточился на процессе рубки, что не замечал вокруг ничего. Ни суеты помощника, складывавшего полешки, ни мельтешение пацана, подбирающего мелкие щепки, ни заинтересованных взглядов Настасьи Григорьевны Ростоцкой завороженной совершеннством фигуры молодого мужчины.

Но вот дрова кончились, Василий очнулся и любовно стал править топор. Помощник дособирал поленницу и перекинувшись с сослуживцем парой слов, пошел в расположение полка. Остался только пацан, который потеребил гвардейца за штанину и жалостливым голоском проканючил:

— Дядь, а дядь. Я возьму щепочки. Я деду Емеле каши сварю.

Гвардеец встрепенулся. Оглянулся по сторонам и присмотрелся к пацану. Не первый раз к нему уже приходят от «деда Емели», то есть от Емельяна Пугачева, хотя этого пацана он ещё ни разу не видел. Но проверка, на случай сомнений, была предусмотрена.

— А чего сам дед не придет?

Мальчонка тяжело вздохнул.

— Недужный он. Пластом лежит. Храни его Богородица Казанская.

И истово перекрестился. Слово «Казань» в проверке прозвучало, так что послание можно было смело передавать. Василий ещё раз огляделся и протянул мальчишке пучек щепы со спрятанной внутрь запиской. А ещё нагнулся и прошептал: