Две старухи

- Ночь? - удивлялась Никитична. - То-то и видно, что ночь. А я-то, дура, смотрю, что у меня "люди" не показывают. Може, думаю, поломались?

С полным хладнокровием старуха поворачивалась и шаркала к себе. К окрикам и ругани, весьма часто сопровожавшими ее визиты, Никитична относилась презрительно, как к комариному писку. Уж что-то, а ругани-то она за свою жизнь наслушалась вволю и постоять за себя умела. Только иногда, если слова были особенно обидными или говорились с особенным разражением, старуха поучительно говорила:

- Ну и злая ты, девка, просто как собака. Уж и слова тебе не скажи. Пошла я к своим "людям". Не приду к тебе больше.

Но, разумеется, слова своего не держала и довольно скоро, забыв обиду, снова являлась в самое неподходящее время.

* * *

Деревенская сущность, задавленная городом, проявлялась в Никитичне самым невероятным образом и давала всходы то в виде гераней на подоконнике, то в проросшей прямо на балконе четвертого этажа березке, ушедшие в бетон корни которой старуха поливала из чайника.

Жажда стяжания была ей совершенно чужда, а если и проявлялась порой, то совершенно по-детски в виде страсти к цветным календарям, будильникам или пахучим, щелкавшим замочками сумочкам из искусственной кожи. В этих "ридикюльчиках", как она их называла, у Никитичны хранилась всякая ерунда: прищепки, булавки, позеленевшие швейные наперстки, цветные резинки, сточенная помада, картинки из журналов, привлекшие ее своею яркостью, пузырьки из-под лекарств и прочие вещи, которые с равным успехом могла бы собирать и десятилетняя девочка.

В достоинстве денежных купюр, тогда еще старых, не доживших до всевозможных обменов, Никитична разбиралась неплохо, считала тоже вполне удовлетворительно, однако порой пускалась на хитрость, прося кого-нибудь из сердбольных кассирш или соседей пересчитать свою немногочисленную наличность.

- А сколько тут есть, девка? - спрашивала она, протягивая тяжелый от мелочи старушечий кошелек со звучными, как и у ридикюля, застежками.

Кошелек открывался и начинались долгие пересчеты. Обычно считавшая несколько раз сбивалась, плевала в сердцах и начинала заново.

- А сколько тебе надо, Никитична? - наконец спрашивал она Никитичну.

- Да вот, десять рублей. Хочу будильничек купить, а то мои-то все заврались.

- Да тут столько нет! Здесь от силы рублей пять, - восклицала соседка, вспотевшая от ответственной возни с мелочью.

- Я и сама, девка, вижу, что нет. Три человека уж считали и кажный раз выходило четырек девяносто. Да вот, все равно думаю: а вдруг и есть? отвечала старуха, насмешливо глядя на рассерженную собеседницу.

При всем том, повторю еще раз, никакого стяжательного инстинкта у Никитичны не было. Все эти фокусы объяснялись исключительно веселой стихией ее духа и, возможно, желанием понаблюдать человеческую реакцию.

Другая игра, в которую Никитична играла, спасаясь от одиночества, была игра в "мясорубку", хотя, в принципе, на месте мясорубки мог быть любой предмет. Для игры требовались две вещи: один из соседей и хорошее настроение у самой Никитичны. Начиналась эта игра так. В самый неподходящий час старуха являлась и с озабоченным видом просила:

- Позычь-ка мне мясорубку!

Если хозяйка была незнакома с правилами игры, она выносила мясорубку и начинала объяснять, как ее закреплять, какие фокусы выделывает нож и, как поступить, если соскочит ручка. Мало-помалу завязывался разговор, перетекавший на самые абстрактные, далекие от мясорубки темы.

Удовлетворив свою жажду общения, Никитична на середине фразы перебивала свою собеседницу и сказав: "Ну пошла я, девка, дела у меня!" удалялась.

- Никитична, а мясорубка? - восклицала озадаченная соседка.

Старушка останавливалась и оборачивалась. Игра вступала в свою кульминационную фазу. Именно ради последующих своих слов Никитична и затевала все представление.

- И, девка, зачем она мне? Разве что протаскать. И потом, разе я мясо когда ем? - говорила она.

- Но ты же просила!

- Для разговору, девка, для разговору. Ну потопала я, дела у меня.

Никитична уходила, а соседка долго еще стояла в дверях, держа в руках свою мясорубку с фокусами и соскакивающей ручкой.

* * *

Будучи женщиной общительной, Никитична имела множество знакомых самого различного характера и пошиба: от сострадательных интеллигентных женщин, с жалостью покровительствующих самобытной старушке, до неприятных напористых субъектов, которым невесть что и надо было от нее. Не смущаясь и не прибегая ни к каким ухищрениям, Никитична легко и бесцеремонно шла на контакт. Так же бесцеремонна она была в выходе из контакта, когда собеседник ей наскучивал. "Тошно с тобой, девка (парень). Пошла я!" - говорила старушка.