Две сестры

«Ты должен был сразу сказать ей об этом!» — бранил он себя.

Он не хотел иметь никаких тайн от Линдсей и несколько раз в течение вечера уже открывал рот, чтобы признаться ей во всем. Но они так славно посидели вдвоем, что было бы сущим безумием нарушить эту идиллию. А потом, в какой-то момент, он вдруг отчетливо осознал, что не хочет испортить не только этот вечер.

Откровенно говоря, в этот день у него все шло не так, как было задумано. Он ведь совсем не собирался приглашать ее в ресторан, когда остановился в городке, чтобы заглянуть к ней в магазин и извиниться. Но, болтая с ней о пустяках, он вдруг понял, что между ними установилась некая незримая связь, и это открытие застало его врасплох. Она не принадлежала к числу женщин, с которыми он привык иметь дело, но он сразу же отметил ее неброскую красоту и то, что она едва ли не специально старалась выглядеть как можно скромнее и проще. Но при этом было в ней что-то такое, что породило в нем желание узнать ее получше. И чувство это лишь окрепло за вечер. Вскоре он обнаружил, что Линдсей Бишоп, помимо красоты, ума и начитанности, обладала еще одним несомненным талантом: она умела слушать. Совсем не так, как те женщины, с которыми он встречался раньше, — те лишь демонстрировали вежливый интерес, одновременно подбирая такие реплики, которые бы представили их в наиболее выгодном свете и показали бы ему, какие они на самом деле внимательные и заботливые. Линдсей слушала с неподдельным вниманием человека, которому глубоко небезразлично все, что он говорил; она ловила каждое его слово, не сводя с него своих больших глубоких глаз, как будто кроме него в зале больше никого не было.

Вот так, например, как когда он рассказал о своей матери. Любое упоминание о болезни Альцгеймера, как он успел убедиться, заставляло людей неловко ерзать на стуле и поспешно менять тему разговора. Но эта его откровенность, похоже, ничуть не смутила Линдсей, и ее спокойное внимание действовало на него, подобно успокоительному, отодвигая на задний план тревогу, — а он не мог не тревожиться, зная, что худшее еще впереди. Не стала она говорить и всякие банальности, равно как и приводить примеры, рассказывая, чего пришлось натерпеться знакомому знакомых, чей родственник страдал той же напастью. Она дослушала его до конца, а потом мягко произнесла:

— Очень тяжело смотреть, как угасает кто-то из твоих родителей. Поверьте мне, я знаю, как это бывает. Иногда ты не в состоянии думать о чем-либо еще, кроме того, что скоро их не будет с тобой. Но можно вспоминать все хорошее, что было с ними связано, — от этого становится легче. Как только вы научитесь этому, то станете видеть в родителях тех, кем они были на самом деле, всегда, а не просто старых и больных людей, которых вам до боли страшно потерять. — Это был самый благоразумный совет, какой он до сих пор слышал — единственный совет, получив который, ему не захотелось вышвырнуть в окно одну из этих благонамеренных, но совершенно превратно все понимающих особ.

С нею он был не просто Рэндаллом Крейгом, вундеркиндом с Уолл-стрит, ставшим успешным писателем, но еще и сыном Барбары Крейг, а также вместилищем забот, тревог и сюжетов будущих историй. Может быть, так случилось потому, что она пережила собственную трагедию. Он вдруг вспомнил старинную поговорку: «В тихом омуте черти водятся». Линдсей Бишоп была самой тихой и спокойной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.

Нет, их совместный вечер не был скучным, а общение чересчур серьезным, отнюдь. Они смеялись веселым шуткам и анекдотам, но и сопереживали друг другу. Они обнаружили, что у них есть общие любимые авторы, даже такие, о которых большинство людей никогда не слышали. Она рассказала ему о том, что ее приемная мать любила музыку, и о ее бесценной коллекции грамзаписей, от Марио Карузо до «Би Джиз», а он признался в том, что и сам обожает виниловые пластинки — явный пережиток прошлого в нынешнюю цифровую эпоху. И еще оба сошлись во мнении, что если кто-нибудь якобы слышал сатанинское послание, проигрывая задом наперед «Белый альбом» «Битлз», то он или лжец, или ненормальный.

Неужели он знаком с ней всего двадцать четыре часа? Ему казалось, что намного дольше.

Ну, так почему же ты не сказал ей всего? Это был самый важный момент его жизни в том, что касалось Линдсей; тем не менее у него попросту не хватило на это духу. Внезапно тот факт, что он утаил от нее эти сведения, показался ему не просто попыткой предстать перед нею в более выгодном свете. Нет, он повел себя как трус и обманщик. Он сознательно позволил ей открыть ему душу, все это время понимая, что она не пожелает иметь с ним ничего общего, если узнает всю правду о Рэндалле Крейге.

Глава седьмая