– Проклятые итальянцы, – сказал Делани. – Обрадовались выгодной сделке. Получили Стайлза за половину его прежнего гонорара и, даже не выяснив, почему он согласился, подмахнули контракт. Лучше бы он не раскрывал рта! – вырвалось у Делани, когда Стайлз говорил девушке, что он любит ее, но считает, что ей следует расстаться с ним.
Просмотр закончился внезапно, на середине эпизода, который, как помнил Джек, находился в последней трети сценария. Зажегся свет, и Делани повернулся к Джеку.
– Ну, что скажешь? – спросил он.
Мне понятно, почему ты хочешь дублировать голос Стайлза, – отозвался Джек.
– Сукин сын, – почти машинально сказал Делани. – Для него и цирроз печени – слишком слабое наказание. Как все остальное?
– Ну… – неуверенно начал Джек.
Он не знал, насколько искренним он мог быть с Делани после более чем десятилетнего перерыва в их дружбе. В прежние времена Делани любую свою работу выносил на суд Джека, используя друга как критика. Тем самым Джек оказывал неоценимую услугу Делани, окруженному корыстными льстецами. Он был по-юношески бескомпромиссен, его вкус отличался строгостью, он мгновенно распознавал фальшь и претенциозность; Делани иногда называл безжалостного в своем прямодушии Джека высокомерным отроком, но прислушивался к его замечаниям и чаще всего переделывал забракованный другом материал. Делани оказывал аналогичную помощь Джеку, не щадя его в тех случаях, когда чувствовал, что Джек не реализует свои возможности до конца. За три года они сделали три картины; их свободное и плодотворное сотрудничество не было закреплено юридически. Эти фильмы неизменно оказывались в числе лучших, они создали вокруг имени Делани легенду, и отчасти он до сих пор эксплуатировал ее. Делани в дальнейшем не удавалось приблизиться к тому уровню. У них с Джеком была в ходу сардоническая фраза, с помощью которой они выражали неодобрение своей или чужой продукции, когда улавливали в ней слащавость, фальшь или псевдоглубину – пороки, охотно прощавшиеся в коммерциализированном Голливуде тех дней. «Это ужасно оригинально», – говорили они, произнося слова с подчеркнутой медлительностью. Крайнюю степень презрения они выражали так: «Это ужасно, ужасно оригинально, мой дорогой…»
Теперь, когда Джек увидел продемонстрированный Делани фильм, ему захотелось произнести: «Это ужасно, ужасно оригинально, мой дорогой…» Но, вспомнив ту неуверенность, что звучала вчера в голосе Делани, когда они ехали в машине, ту отчаянную мольбу о помощи, что скрывалась за словами режиссера, Джек решил не спешить с серьезной критикой.
– Сценарий слабый, – начал он.
– Не то слово! – со злостью произнес Делани. – Ты абсолютно прав.
Кто автор? – спросил Джек.
– Шугерман.
Делани выплюнул эту фамилию так, словно она жгла ему язык.
– Негодяй.
– Удивительно.
Шугерман написал за последние пятнадцать лет не то три, не то четыре пьесы, но в материале, прочитанном Джеком ночью, не было и следа того таланта, печатью которого были отмечены прежние работы драматурга.
Он прилетел сюда на три месяца, – обвиняющим тоном заявил Делани, – и принялся ходить по музеям и кафе в обществе вечно пьяных немытых художников и писателей, которыми кишит город, заявляя всем и каждому, что я – тупой сукин сын; он не сочинил ни единой сцены, которую я мог бы отснять без доработки, и в результате я переписал заново весь сценарий. Драматурги! Старая история. Вот что такое Шугерман.
– Понимаю, – сухо произнес Джек.
С момента своего первого успеха Делани воевал со всеми своими сценаристами и в конце концов переделывал рукописи. Он заслужил в Голливуде репутацию режиссера, которого губила тяга к литературной работе; продюсеры, хотевшие нанять Мориса, говорили его агенту: «Я бы взял его, если бы мне удалось вырвать из рук Делани перо». Пока что сделать это не удалось никому.
– Материал пока сырой, – сказал Делани, указывая рукой на экран, – но я его доведу. Если итальянцы не угробят меня прежде.
Он поднялся.
– Джек, останься тут и посмотри ленту еще пару раз, чтобы лучше познакомиться с ней. Может быть, тебе стоит днем перечитать сценарий. А завтра, в семь тридцать, начнем дублирование.
– Хорошо.
– Я организовал для тебя встречу с Деспьером, – сказал Делани, надевая темные очки. – В кафе «Дони». В десять минут первого. Он хочет получить от тебя информацию для своей статьи. О моих былых победах.
Делани натянуто улыбнулся.
– Будь другом, соври ему немного.
– Не бойся, – сказал Джек. – Я скажу, что ты – Станиславский и Микеланджело в одном лице.
Делани засмеялся и похлопал Джека по плечу.
– Гвидо будет ждать тебя в автомобиле. К восьми вечера ты приглашен на коктейль. Водитель знает адрес. Чем еще могу быть полезен?
– Спасибо, пока ничем.
Делани снова дружески, покровительственно похлопал Джека по плечу.
– Тогда встретимся в восемь, – сказал он. – Идемте, Хильда, – обратился он к секретарше; некрасивая женщина в изношенном платье покорно встала и вслед за Делани вышла из комнаты.