Две недели в другом городе

— Швейцария оказалась замечательной страной. — Макс лукаво улыбнулся. — Правда, моя фирма держала там кое-какие капиталы. У нас было чем платить. Нам позволили самим выбрать место интернирования. Я выбрал горнолыжный курорт. К концу войны стал неплохим горнолыжником.

— А потом вы вернулись в Венгрию?

— Конечно, — отозвался Макс. — Некоторое время обстановка там была обнадеживающая. Нам вернули две наши большие трикотажные фабрики. На время. Затем, когда к власти пришли коммунисты, я остался там управляющим.

— Как вам работалось при коммунистах?

Макс вполголоса засмеялся:

— Неплохо. Вначале. Потом они начали затягивать гайки. Устанавливать непосильные нормы выработки. Поначалу с ними можно было спорить. Позже невыполнение плановых заданий стали квалифицировать как саботаж, а виновных в нем сажали в тюрьмы. Большинство людей перекладывало ответственность на нижестоящих, а те, в свою очередь, — на собственных подчиненных. И так далее. В конце концов двух-трех рабочих арестовывали. На месяц-другой спокойствие восстанавливалось; потом все повторялось снова.

— О Господи. Как люди могли жить в подобных условиях?

Джек заметил, что Брезач опустил в автомат десятый жетон.

Макс пожал плечами, покачивая бокалом с остатками вермута:

— Люди живут, как могут. В конце концов, сейчас так живет половина мира.

Макс виновато улыбнулся.

— Я был не в силах вынести это. Не мог отправлять людей в тюрьму, чтобы уберечь от нее себя. Вероятно, тут сыграли свою роль годы, проведенные с английской няней. Я понял, что должен бежать. Когда началось восстание, я перешел границу. Все не так плохо. Мне всегда нравилась Италия.

Джек покачал головой, думая о бесчисленных беженцах двадцатого века, о несчастных эмигрантах, с риском для жизни пересекавших всевозможные границы.

— Ваша жена сейчас тоже в Риме? — спросил Джек.

— Нет. Она умерла пять лет назад в Венгрии. У меня никого нет.

— Что, по-вашему, ждет Венгрию?

— Ничего, — ответил Макс. — Все будет только хуже. А в конце концов русские почувствуют, что они уже достаточно сильны, и бросят бомбы. На всех.

— Вы считаете, это неизбежно?

Макс улыбнулся:

— А вы?

— Не знаю, — произнес Джек.

«Жаль, Стив не имел возможности поговорить с Максом перед тем, как сел писать свое письмо», — подумал Эндрюс.

— Надо быть оптимистом.

— Американцам легче. Быть оптимистами, я имею в виду, — заметил Макс. — Конечно, у вас был шанс, но вы его упустили. Сразу после войны вам следовало бросить бомбу.

— Мы не могли пойти на это.

Макс пожал плечами:

— Наверное, у вас были свои причины. И все же только бомба могла спасти вас.

К стойке подошел Брезач.

— Никто ее не видел, — сообщил он. — Что дальше?

— Выпей, — предложил Джек. — Похоже, ты в этом нуждаешься.

На сей раз они взяли бренди. Пошел девятый час. Джек посмотрел на своих спутников — на сутулого, интеллигентного, тихого человека с красным шерстяным шарфом, блуждающего по Европе, и измученного, обессилевшего парня. Он чувствовал, что связан с ними, несет за них ответственность. Внезапно ему показалось очень важным, чтобы они не потеряли друг друга. К тому же Джек стремился оттянуть тот час, когда останется один на один с ночью.

— У меня есть идея. Пора перекусить. Позвольте угостить вас ужином.

Макс вопросительно взглянул на Брезача.

— Хорошо, — согласился парень. — Почему бы вам и впрямь не накормить нас? Уж это вы можете для нас сделать. Отведите нас в хороший ресторан.

Они выпили еще по бокалу и отправились ужинать.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Брезач выбрал ресторан, в котором никогда прежде не был; он слышал о нем от Вероники. Девушка как-то сказала, что это заведение ей не нравится и она туда больше не пойдет. Исходя из предположения, что, если Вероника находится в Риме, она будет избегать те места, которые посещала с Джеком и Брезачем, парень предложил пойти именно в этот ресторан.

Вероники там не было.

В этом обыкновенном маленьком trattoria кормили не хуже и не лучше, чем в сотне других trattoria города; Джек согласился с Брезачем, что Вероника, обходившая стороной это заведение, видно, руководствовалась какими-то неведомыми им соображениями.

Они выпили два графина красного вина; лицо Брезача пылало, он говорил не умолкая. Макс жадно поглощал пищу. В ресторане было тепло, но Брезач не снял пальто, потому что был без пиджака.

— Вернувшись из армии, — рассказывал Брезач, — я послал отца к черту. Мне платили пенсию — пятьдесят долларов в месяц. Я встретил человека, который собирался снимать в Нью-Йорке документальный фильм…

— Почему тебе назначили пенсию? — удивился Джек — В какой войне ты участвовал?