Две недели в другом городе

— Мой отец ненавидел Муссолини, — продолжала Вероника. — Конечно, он никогда не говорил об этом ни мне, ни моей сестре. Мы были слишком малы. Но он вел дневник. Позже я прочитала его.

Ведение дневников — болезнь полковников, подумал Джек.

— В ту пору генерал отправился к Муссолини, чтобы сообщить ему о том, что в Северной Африке итальянцы не располагают достаточным для отражения англичан количеством техники и живой силы. Они с отцом вместе составляли рапорт. Все это описано в дневнике отца. Характерная для итальянской армии история, — с горечью заметила она. — Нехватку техники восполнили людьми, и они погибли. В вашей армии такого не бывает.

— Ну, — возразил Джек, — наша армия тоже понесла кое-какие потери.

— Ты меня понял. Мы увлекались демагогией и пропагандой, эффектной формой, парадами, речами; Муссолини вдохновенно лгал и лицемерил. А позже выяснилось, что снаряды не подходят к орудиям, танки стоят без бензина; офицеры вместо того, чтобы учиться чтению карт, устраивали танцы. В Африке англичане убили и моего брата. Ему было восемнадцать. Он тоже был на приеме, который мать устроила в саду после того, как Муссолини пообещал командиру моего отца, что Италия не вступит в войну.

Вероника вытащила сигарету из сумочки, чиркнула спичкой о коробок и закурила. Джек бросил взгляд на руки девушки и заметил, что они дрожат, хотя голос ее звучал тихо, ровно, спокойно.

— Говорю тебе, — прошептала она, — когда-нибудь я уеду из Италии. Куда угодно.

Когда они подъехали к отелю, где жила Вероника, было уже поздно; здание возвышалось на безлюдной маленькой площади. Сквозь приоткрытую входную дверь виднелась часть узкого, ярко освещенного вестибюля. Едва погасив фары автомобиля, Джек заметил ночного портье, сидящего в деревянном кресле спиной к входу; служащий рассматривал свое отражение в зеркале, висящем на дальней стене вестибюля. Молодому красивому портье, наверное, требовалось полчаса, чтобы привести свои блестящие черные волосы в тот идеальный порядок, в каком они сейчас находились. Задумчиво любуясь густотой своей шевелюры, чистым смуглым лбом, умными темными глазами, полными чувственными губами, мощным подбородком, прекрасно вылепленной римской шеей, портье не скучал в часы ночной смены; созерцание своего яркого, всегда одинакового отражения приносило ему удовольствие и развлекало. Сейчас немецких священников не было видно.

— Посмотри на него, — гневно произнесла Вероника. — Где еще в мире ты увидишь такое? И он не испытает ни малейшего смущения, когда я войду и застану его за этим занятием. Он вручит мне ключ с таким видом, будто это две дюжины роз; не успею я пройти половину лестничного марша, как он уже снова будет сидеть в своем кресле.

Джек усмехнулся:

— Действительно, это одна из самых забавных картин, какие мне довелось увидеть в Риме.

— Меня она не забавляет, — заявила Вероника.

Она потянулась к ручке дверцы и начала открывать ее, собираясь выйти из машины. Джек задержал девушку. Он обнял Веронику и поцеловал ее. Несколько мгновений она оставалась напряженной, скованной, неуступчивой, потом прильнула к нему, взяла его лицо в свои ладони, жадно поцеловала.

— Что я сейчас хочу, — сказал он, — так это зайти к тебе.

Вероника покачала головой:

— Он тебя не пропустит.

— Я суну ему в лапу.

— Он боится потерять место. Священники снуют по коридору, как мыши.

— Ну, — произнес Джек, — тогда поедем ко мне.

— Готова поспорить, Роберт караулит нас там.

— У меня появилась блестящая идея. Я попрошу предоставить мне здесь комнату на ночь. Прямо сейчас.

Вероника на мгновение задумалась. Потом улыбнулась:

— Вот он, американский натиск. Неудивительно, что вы выиграли войну. Идем.

Выйдя из машины, они направились в гостиничный вестибюль. Медленно, неохотно оторвавшись от зеркала, портье поднялся на ноги, поклонился им и произнес:

— Buona sera, signorina.[38] — Легкой, величественной походкой он прошел за стойку, чтобы снять ключ с крючка.

— Скажи ему, что мне нужна хорошая просторная комната с ванной, — произнес Джек.

Вероника перевела его просьбу на итальянский. Лицо портье приобрело грустное, беспомощное выражение. Он склонился над планом отеля, приколотом кнопками к столу, и принялся изучать его с таким видом, словно это была карта, указывающая место, где зарыт клад. Портье отрицательно покачал головой. Сокровища оказались уже выкопанными. Голосом, исполненным сочувствия, он обратился к Веронике по-итальянски.

— Не получится, — сказала она. — Свободных комнат нет. Он с радостью забронирует номер на завтра…

— Очень мило с его стороны, — огорченно произнес Джек. — Завтра ты переезжаешь к подруге, верно?

— Да.

Вероника улыбнулась; разочарование Джека радовало девушку, тешило ее тщеславие.

— Не переживайте, — сказал Джек портье.

— Scusi, signore.[39]

Неискренняя печаль появилась на красивом лице портье, который чувствовал себя помехой для ночи интернациональной любви.

— Desolato.[40]

— Я тоже desolato, — сказал Джек. — Вы даже не представляете, в какой степени я desolato.

Он повернулся к Веронике.

— Когда мы увидимся?