Две недели в другом городе

Полицейские снова сделали его американцем, отняли призрачное римское гражданство. За ним следили две пары глаз; он утратил свою недосягаемость, мир предъявлял ему свои требования; он был объектом наблюдения, его инкогнито грозили нарушить. Грохот мчащейся колесницы превратили в шорох, львы смолкли, в подвалы сквозь распахнутые двери проник лунный свет. Из соседнего бара доносилась джазовая мелодия. С появлением полицейских звуки, льющиеся из флейты, сменились чиханьем мотоциклетного мотора, доносящимся с улицы. Христос и Цицерон давно умерли, и лишь ночной ветер дул с гор так же, как и две тысячи лет назад.

Джек двинулся вдоль стены, глядя на неровный тротуар. Полицейские проводили его взглядом, наверно, думая: «Если понадобится, мы задержим его в другой раз».

Устав от ходьбы, он поймал такси. Возле отеля пересек улицу и подошел к газетному киоску, заваленному журналами с портретами кинозвезд на обложках. Джек купил парижскую «Трибюн» и посмотрел на стопки англоязычных книг в ярких мягких обложках. Его внимание привлекла книга, сдержанностью своего оформления выделявшаяся среди изданий, украшенных изображениями шикарных полулежащих красоток и джентльменов с револьверами. Он взял в руки неброский томик. Это был сборник стихотворений Катулла, переведенных английским поэтом. Джек решил, что Катулл — это именно то, что ему требуется после видений, навеянных стенами Форума; купив книгу, он направился в отель.

Забирая свой ключ у портье, он испытал легкое разочарование — в его ящике не лежало никакой корреспонденции. «Что ж, — сказал себе Джек, — обойдусь обществом Катулла».

Скинув туфли и пиджак, расстегнув воротничок рубашки, он устроился в гостиной и начал читать.

Значит, время пришло — поспешно юноши встали.
Смело встали, сейчас запоют: нужна им победа!
К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену![26]

Внезапно зазвонил телефон. Джек дал ему прозвенеть дважды, наслаждаясь предвкушением того, что сейчас услышит в трубке знакомый голос. Подняв ее, он произнес:

— Алло.

— Мистер Эндрюс? — спросил какой-то мужчина.

— Да.

— Вы меня не знаете. Я — Роберт Брезач. Не могли бы мы с вами встретиться, мистер Эндрюс?

Голос, как показалось Джеку, принадлежал вежливому, молодому, образованному американцу.

Джек взглянул на часы. Уже перевалило за полночь.

— Нельзя ли обождать до завтрашнего дня?

— Я — друг мистера Деспьера, — сказал незнакомец. — Дело не терпит отлагательства.

Джек вздохнул:

— Ладно. Я в номере 654.

Джек опустил трубку, испытывая раздражение. Это было так похоже на Деспьера — послать к нему друга, способного настаивать на встрече в первом часу ночи.

Джек отнес Катулла в спальню. Он постеснялся оставить томик на виду, тем более что он был тут единственной книгой, не считая путеводителя по Риму, купленного Джеком в лавке на берегу Сены и привезенного сюда в надежде, что удастся посмотреть достопримечательности. Если гость окажется наблюдательным и сообщит Деспьеру о том, что видел эту книгу в номере Джека, Жан-Батист, несомненно, решит, что томик Катулла — декорация, с помощью которой Джек пускает своим посетителям пыль в глаза.

Раздался стук Джек подошел к двери гостиной и открыл ее. У порога стоял высокий человек в пальто цвета хаки с капюшоном и деревянными застежками.

— Входите, — сказал Джек и сделал шаг в сторону, чтобы Брезач мог пройти через маленькую прихожую в комнату. Закрыв дверь, Джек проследовал за гостем. Оказавшись в комнате, Брезач повернулся и посмотрел на Джека. У русоволосого, коротко подстриженного и очень красивого молодого человека лицо было таким же худым и нервным, как у Стива, сына Джека. Брезач стоял, с любопытством разглядывая Джека сквозь стекла очков серьезными внимательными глазами.

— Я убью вас, Эндрюс, — сказал Брезач.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кажется, он произнес что-то еще, подумал Джек, недоумевающе улыбаясь своему гостю, но разобрал только эти слова.

— Что вы сказали? — спросил Джек.

Молодой человек держал руки в глубоких карманах пальто. Вдруг он резко вытащил правую руку, и Джек увидел в ней складной нож. Раздался щелчок, и свет лампы отразился тусклым зайчиком на длинном лезвии. Блестящая стальная поверхность играла в дрожащей руке Брезача. Высокий, крупный, в свободно скроенном пальто, с окаменевшим лицом и глазами, прикованными к Джеку, он молча стоял посреди комнаты; выражение его лица было жалобным, умоляющим.

Так вот что все это значило — удар, кровь, сон, недобрые предчувствия, воскресшие мертвецы. Его предупреждали об этом ноже.

— Уберите нож, — решительно приказал Джек.

Дверь прихожей была захлопнута; если бы Джек вздумал броситься к ней, парень догнал бы его, не дав открыть ее даже наполовину. К тому же дверь открывалась внутрь.