Две любви

И лёгкая арабская кобыла пошла галопом прямо на толпу. Элеонора более не смотрела позади себя, размахивала своим копьём сильно и энергично и была готова броситься на толпу. Вслед за ней следовала Анна Ош, древко штандарта было приделано к стремени, а её рука проходила через ремешок, так что кисти её обеих рук были свободны. Она держалась на седле прямо, хотя лошадь её пустилась бешеным галопом, вытянув шею, подняв глаза с красными открытыми ноздрями, счастливая, что освободилась от всякого стеснения. Затем следовала лёгкая, как перо, Беатриса на своём толстом венгерском коричневом коне, нёсшемся, как ураган; его чуткие уши были откинуты назад, а из-под трепетавших губ виднелись желтоватые зубы. Но из остальных трехсот дам ни одна не следовала за ней. Они не поняли приказ королевы, не слышали его, не могли управлять своими лошадьми или боялись. Три женщины приближались к народу, который был от них на расстоянии четырехсот шагов.

Они скакали за ней, не беспокоясь, что одни, и не спрашивая себя, что могут поделать три женщины против тысячи мужчин, возбуждённых яростью. Но народ услышал стук копыт двух грузных лошадей и лёгкие шаги арабской кобылы, звучащие быстро и твёрдо, как пальцы танцовщика на тамбурине. Сотни глаз стали смотреть, кто так быстро скакал, и тысячи мужчин обернули головы, желая узнать то, на что смотрели другие. Все, заметив королеву, поспешили направо и налево, чтобы дать место не столь из уважения к ней, сколько из опасения за себя. Вдали на холмистой местности мятеж стих так же внезапно, как начался; воины отступили, и многие пробовали спрятать лица из опасения быть узнанными. Целое море человеческих существ разъединилось перед стремительными наездницами, как слой облаков рассеивается, подгоняемый зимним северо-восточным ветром, и белый конь пронёсся, как луч света среди длинных линий суровых лиц и сверкавшего оружия.

Королева мимоходом бросила на многочисленную толпу презрительный взгляд; высокомерное чувство её могущества польстило её раздражённой гордости. Линия продолжала раскрываться, и она её проезжала, приподнимаясь и опускаясь, согласно быстрому аллюру лошади. Но теперь открывшаяся перед ней дорога не шла прямо к королю. Там толпа была более плотная и разъединялась труднее, так что три дамы должны были следовать по единственному открывшемуся пути. Внезапно перед ними почва круто опускалась, оканчиваясь как бы обрывом в сорок футов к берегу озера. Головы последнего ряда толпы, стоявшей на берегу, ясно и отчётливо обрисовывались на бледном небе. Королева не могла видеть воды, но чувствовала, что смерть на конце прыжка. Её обе спутницы имели одно и то же впечатление.

Элеонора спокойно опустила своё копьё направо, чтобы следовавшие за ней не споткнулись; затем, понизив руки и откинув назад своё тело в глубину седла, она изо всей силы потянула назад узду. Её лошадь, привычная к её руке, повиновалась бы ей и остановила бы большого венгерского коня Беатрисы, так как её белые руки были так же сильны, как мужские, но арабская кобыла привыкла лишь к прикосновению арабского недоуздка и к звонкому ласковому голосу арабов. При первом усилии французского мундштука, она откинула голову, поднялась на дыбы, закусила сталь и пустилась с удвоенной быстротой. Элеонора хотела направить её на дрожавшую толпу, но тщетно.

Её лицо покрылось смертельной бледностью, губы сжались, а глаза приняли решительное выражение, так как она прямо смотрела смерти в лицо. Маленькие, одетые в перчатки ручки Беатрисы, сильно натянувшие поводья, походили на белых мошек; грозный аллюр её венгерского коня вырывал целые глыбы земли. На лице молодой девушки было безропотное, не от мира сего выражение, почти улыбка смерти. Только энергическая темноволосая южанка, казалось, властвовала над своей лошадью, которая уменьшила быстроту и отстала позади.

В присутствии ужасной опасности толпа стояла молчаливая и задыхаясь, а многие из мужчин побледнели. Но никто не двинулся.

Прошла секунда, две секунды, три секунды, и через каждую секунду следовали два лошадиных шага; конец жизни трех женщин зависел от этих страшных лошадиных прыжков. Эта скачка могла продолжаться едва десять секунд.

* * *

Жильберт Вард сначала попытался приблизиться к королю тотчас же, но увидел, что это бесполезно, так как он уже был окружён дворянами и рыцарями. Тогда он возвратился, чтобы стать вместе с теми, кто его сопровождал, лицом к лицу с толпою, и клинком плашмя выбил несколько мечей, которые осмелился вынуть народ в исступлении. Он никого не ранил, зная, что это безумие, которое пройдёт, и его надо простить.

Тогда он очутился со своей лошадью почти на опушке дороги, открытой народом. Он посмотрел и увидел королеву и Беатрису в трех или четырех футах позади него, на самом опасном месте. Жильберт знал вышину падения и понял опасность. Тогда он спрыгнул на траву на шаг от обрыва. Он хотел бы в этот момент обладать силою в руках Ланселота и лёгкостью дикого животного в ногах, но его сердце не дрогнуло.