Две линии судьбы. Когда остановится сердце

— Если бы это еще принесло мне счастье! Знаешь, я не люблю об этом вспоминать.

— Ну и ладно. Давай спать, — Соня подошла к своей тетке, обняла ее и даже поцеловала в коричневую обожженную щеку. — Ты расскажешь мне завтра, что случилось с твоим лицом?

6. Май 2010 г. Глафира

Алевтина выполнила свое обещание и принесла Глафире поесть. Увидев размазанное по красивой, из дорогого сервиза, тарелке какое-то зеленое месиво, Глаша подозрительно посмотрела на Алевтину:

— Аля, что это такое?

— Суп-пюре из цветной капусты, — извиняющимся голосом ответила та.

— А колбаски в холодильнике не нашлось?

— Хозяева такое не держат. Едят вот эту… гадость. Очень себя любят, хотят подольше пожить. Ни соли, ни сахара, ни хлеба. Тоска страшная. Не понимаю, зачем тогда человеку столько денег, если он не может всласть поесть!

Кажется, эта рабыня-домработница в очередной раз нашла в лице пленницы благодарного слушателя.

Глафира вздохнула и зачерпнула ложкой зеленый густой супчик. Попробовала.

— Знаешь, ничего, особенно когда ты голодная как черт. Жаль только, что перед смертью придется мне хлебать это пойло, вместо того чтобы позволить себе поесть жареной свининки или угоститься пирожными из нашей кондитерской. — Тарелка очень быстро опустела. — Чувство голода осталось. Что делать? Может, ты принесешь что-нибудь еще?

Алевтина ушла, и Глафира совсем приуныла. Она так ждала, что теперь, когда прошло столько часов, ей дадут хотя бы телефон, чтобы она могла поговорить с Лизой. Но ничего подобного не произошло. Какая-то странная рабыня; суп-пюре из цветной капусты…

Дверь распахнулась, и быстрым шагом вошла Аля. В руках ее на этот раз был противень, прикрытый фольгой.

— Мясо?! — Глафира вскочила с кровати и почувствовала, как у нее закружилась голова. От слабости, подумала она.

— Нет, не мясо, конечно, но тоже кое-что интересное… Правда — остатки, так сказать, с барского стола. Вот! Тыква фаршированная овощами. Ты поешь, пока дают. Не знаю, где я буду вечером и, вообще, вспомнят ли о тебе. Есть еще чай, травяной, с медом.

Глафира с тоской вонзила вилку с желтую мякоть печеной тыквы. Хотела было заплакать, но передумала и принялась с аппетитом поглощать этот вегетарианский шедевр.

7. Май 2010 г. Лиза

Дверь интересующей их квартиры на самом деле оказалась незапертой. Лиза достала из сумочки резиновые хирургические перчатки, взялась за ручку и потянула ее на себя.

— Уверена, что это нехорошая квартира, — сказала она и без того перепуганной Любе. Сделала шаг. — Где здесь включается свет?

Свет вспыхнул, вероятно, Люба точно знала, где находится выключатель. И взорам обеих женщин открылся длинный просторный коридор, заваленный какими-то вещами, как если бы кто-то решил опустошить шкаф в прихожей. По полу были разбросаны шарфы, шапки, зонты, обувь…

— Ну вот, говорила же я вам! Разве Сонечка позволила бы сотворить такой беспорядок? — прошептала Лизе в самое ухо Люба, обдавая ее ароматами сдобы.

Лиза достигла конца коридора, открыла дверь, ведущую в кухню, и увидела распростертое на плиточном, с шахматным рисунком, полу тело женщины. Судя по описанию, это и была домработница. Сложно было бы определить ее возраст, поскольку лицо ее было обезображено странными коричневыми пятнами, словно в него (в свое время) плеснули кислотой. Длинное, худое тело. Коричневая юбка слегка задралась, открыв белые тонкие ноги в красных шерстяных носках. Спутанные волосы веером покрывали плитки пола.

Лиза осторожно приблизилась к телу, взяла женщину за руку.

— Господи, да она жива! Быстро звоните в «Скорую»! Судя по всему, это отравление…

— А как вы узнали? — Люба судорожными неловкими движениями доставала из сумки телефон. — Жива, слава богу!

И тут она проследила за взглядом Лизы — на кухонном столе стояла бутылка вина (Сhateau Latour) и два высоких, тонких, возможно богемского стекла, бокала. Пустых. С розовыми от вина внутренними стенками. Блюдо с почти нетронутой запеченной курицей, салатница с зеленым салатом, приборы, салфетки… «Поужинали!»

Лиза продолжала держать бесчувственную женщину за руку, радуясь тому обстоятельству, что рука теплая, а значит, женщина живая.

— «Скорая»? Человек без сознания! Можно сказать, при смерти! — кричала Люба в трубку. И тут ее взгляд двинулся дальше, вдоль стены, скользнул за небольшой кухонный диван, обитый пестрой, красно-желтой гобеленовой тканью. Вопрос, по каким именно признакам Лиза определила, что домработница Сони была отравлена, Любу больше не интересовал. Она заметила за диванчиком какую-то странную тень, бросилась туда, в угол, и вскрикнула, моментально зажав рот ладонью, словно боялась, что своим криком привлечет внимание соседей.