Две коровы и фургон дури

Я мог только кивнуть. Спайк отпустил сцепление, и фургон медленно покатился под гору. Мой друг завел мотор, только когда мы подъехали к Ашбритлу, но тогда уж вдарил по газам, и мы полетели в сторону Эппли, к нашему «Глобусу».

Глава 4

На следующий день, закончив с дойкой коров, я отправился выпить чаю с мамой, папой и Грейс. Когда я стоял на кухне, прислонившись к раковине, и смотрел, как отец на огороде сражается с капустой, мама вдруг повернулась ко мне и произнесла:

— Послушай меня, Эллиот.

Когда мама называет меня «Эллиот», значит, дело серьезное. Обычно она зовет меня «Малыш». Я отвернулся от окна, и мама заставила меня посмотреть ей в глаза. Она ни слова не сказала, но так пригвоздила своим голубым взглядом, что шансов отвертеться у меня не было. У мамы симпатичное круглое лицо, прошитое тонкими красными жилками, нос — прабабушкина брошка, маленькие уши, длинные седые волосы собраны в пучок.

— Что, мама?

— Я все время чувствую запах дыма. Он очень сильный и становится сильнее и сильнее.

— Ох, ну мама…

— Не «мамкай» мне! Ты знаешь, что это значит. — Она постучала себя по голове, и глаза ее полыхнули, как свечи на сквозняке. — Что бы ты там ни затевал, немедленно прекрати это!

— Ничего я не затеваю!

— Ладно, может быть, сам ты и не затеваешь, но кто-то тебя впутывает во что-то опасное.

— Да никто…

— Это Спайк, да?

— Спайк?

— Да, именно Спайк. Что теперь он задумал?

— Ничего.

— Ты прекрасно знаешь, что мне ты врать не сможешь, Малыш. У меня от этого ладони звенят.

— Что, и сейчас звенят?

— Да. На, послушай.

Она протянула руки ладонями вверх. Я дотронулся до них и почувствовал легкое дрожание, вибрацию, как будто под кожей у нее звенел хор муравьев.

— Мам, ну ты же его знаешь. Он валяет дурака, как обычно.

— Нет, Малыш, все гораздо хуже. Он сам не понимает, во что может вляпаться. Поверь мне.

— Я скажу ему. — Я двинулся к двери, но тут вниз сошла Грейс:

— Чай готов?

— Через полчаса. — Мама торопливо повернулась к плите и занялась картошкой.

Мы с Грейс сошли с крыльца, обошли дом и вышли на улицу. Мы не собирались гулять вместе, но в результате рука об руку побрели по лугу в сторону церкви. Грейс на два года моложе меня, но с самого раннего детства именно она верховодила во всех наших играх: придумывала новые шалости и подначивала меня на всякие безумства. Она сообщала мне, что сегодня мы будем лазать по деревьям, сегодня — мастерим тарзанку, чтобы прыгать с нее в реку, а сегодня — идем в старый дом, где профессор-маньяк когда-то прятал свою несчастную жертву. Сестра всегда первая забиралась на дерево, первая хваталась за конец веревки или оборачивалась ко мне со словами: «Ну чего ты боишься? Здесь же никого нет…» — и смеялась, когда я робко возражал: «Но, Грейс…»

Теперь она заглянула мне в лицо и спросила:

— Мама с тобой говорила?

— Да.

— И что она тебе сказала?

Я пожал плечами:

— Сама знаешь. Как обычно.

— Что «как обычно»? — Грейс невозможно обвести вокруг пальца. Глупо было пытаться отделаться от нее этим «как обычно». — А ну-ка говори!

— Ну, она сказала, что чувствует запах гари и что у нее звенят ладони.

— Ты ей веришь?

— Не знаю…

Мы с Грейс никогда не обсуждали маму и ее особые знаки. Как-то не доводилось. Когда разговор заходил об этом, мы переводили его на другие темы, но тогда в первый раз Грейс сказала:

— Что же, стоит прислушаться к тому, что она говорит. Не такой уж это и бред.

— Что не такой уж и бред?

— Ее дар.

— Дар?

— Да, Эллиот, я сказала «дар». Тот, что она унаследовала от своей матери. Который, по ее мнению, унаследовал ты.

Я засмеялся:

— А ты — нет?

Грейс отрицательно помотала головой:

— Ты ж меня знаешь. Мисс Практичность. — Мы остановились перед огромным тисом, и я, как обычно, загляделся на его извилистые ветви. — Помнишь, когда мы были детьми, ты отказывался лазать на него? Ты говорил, что это особое дерево, хотя мама тебе про него не рассказывала. У меня никогда не было таких мыслей. Я лезла вверх, и все тут.

— Ты говоришь сейчас, как отец.

— А я и есть папина дочка. А ты — мамин сынок.

— Иногда мне хочется быть как ты.

— Почему?

— Понимаешь, с тобой все как-то…

— Что?

— Все как-то проще, что ли. Черное и белое… — сказал я, и, может быть, впервые в жизни Грейс сама взяла меня за руку и повела назад, мимо тиса, мимо каменного крыльца нашей церкви, мимо ворот и домов хиппи.