Читаем Две дороги - один путь полностью

Две дороги - один путь

Тётя Катя была очень красивой. Петьке она казалась самой красивой женщиной на свете после мамы. Она была высокая, худенькая и стройная, как девочка. Руки с длинными пальцами делали только плавные движения, а ходила она так, будто под ногами не было земли. Густые белокурые волосы тётя Катя всегда носила распущенными, и они развевались на ветру, как крылья. А глаза у тёти Кати были прохладные, серо-зелёные, большие и всегда грустные. Такие же глаза с пушистыми чёрными ресницами были и у Марьяшки, и у Олега.

— А мне велосипед подарили, — похвасталась Петька и дунула в Марьяшкины волосы. Светлые, лёгкие, пушистые, как у брата, они поднялись и медленно опустились. Марьяшка засмеялась от щекотки.

— Хочешь, прокачу! — предложила Петька.

— Нет, нет, Лиза, мы торопимся, в другой раз. Ты приходи к нам в гости.

Петька кивнула обрадованно: если тётя Катя приглашает, значит, дома у них все в порядке и дядя Миша не пьёт.

— Передавай привет нашим! — крикнула тётя Катя вслед уезжающей Петьке.

— Пока! — замахала рукой Марьяшка.

Опять замелькали, заплясали деревья, дома, заборы, светофоры, вот опять лужа… Петька резко затормозила: в луже отражались купола и кресты городской церкви. Не то чтобы Петька была очень верующей. Её, конечно, крестили в детстве, и она твёрдо знала, что Бог всё-таки есть, она любила Рождество и Пасху, но после крещения в церкви не была ни разу, обрядов не соблюдала и даже крестик не носила, потому что боялась потерять. А велосипед перед лужей остановила просто оттого, что стало жалко изображения — красиво. Постояла, посмотрела в лужу, потом на всамделишные купола. Церковь стояла на пригорке перед пустырём, и поэтому за ней было только синее небо. Петька слышала от взрослых, что отец Алексий хлопочет, чтобы на месте пустыря заложили сад…

Петька пригляделась. Вот это да! Из ворот церкви выбежал Морюшкин. Бежит, подпрыгивает, в шортах и яркой майке, беззаботный и радостный.

— Ну и ну… Эй, Морюшкин!

Морюшкин резко затормозил (чуть искры сандалиями из асфальта не выбил), заозирался, увидел Петьку, смущённо улыбнулся и подошёл.

— Привет, Морюшкин.

— Привет…

— Ты откуда такой… праздничный? — спросила Петька.

Морюшкин неловко кивнул на церковь — оттуда, мол.

— Ничего себе, — удивилась Петька.

— А чего ты в таком виде неподобающем?

— Я в подобающем, — улыбнулся Морюшкин. — Я же не на службу. И вообще не к Богу, я к папе ходил.

— А… А он у тебя где?

— Папа? В церкви. Он работает батюшкой. Отец Алексий.

— Отец Алексий твой папа?! — выдохнула Петька. Отца Алексия, который восстановил в городе церковь, художника и проповедника, знали все. Говорили, что он настоящий батюшка. — Врёшь!

— Да не вру я, — снова улыбнулся Морюшкин, — почему вру-то?

— А потому что… почему я тогда никогда во дворе его не видела?

— Ну, они же не живут с мамой. Мама развелась с ним, когда он сан принял. Сказала, что всё это дурь, а она быть попадьёй не желает.

«Вот дура!» — подумала Петька, а вслух сказала:

— Ты не расстраивайся…

Морюшкин снова заулыбался:

— Да я не расстраиваюсь. Я же все равно к нему каждый день хожу сюда. И ночую иногда у него.

— Это не то…

— Не то. Но всё-таки лучше. Он сначала совсем уезжать хотел. Я его насилу уговорил остаться.

— А как?

— Ревел беспробудно день и ночь, — бесхитростно признался Морюшкин. Он протянул руку к рулю велосипеда, погладил и сказал, как про собаку:

— Какой у тебя велосипед хороший…