Две Дианы

— Меня зовут не д’Эксмес, — сказал Габриэль. — Я Габриэль де Монтгомери, сын графа Жака де Монтгомери, которого, должно быть, вы помните, ваше величество!

— Сын графа де Монтгомери? — привстал в кресле побледневший король.

Госпожа Диана, охваченная страхом, тоже отодвинулась назад.

— Да, государь, — продолжал Габриэль спокойно, — я виконт де Монтгомери, просящий у вас в обмен на услугу, которую он вам окажет, всего лишь освобождения своего отца.

— Но, сударь, — ответил король, — ваш отец не то скончался, не то исчез… Я сам не знаю… Мне неизвестно, где ваш отец…

— Но мне это известно, государь, — возразил Габриэль, преодолев приступ страха. — Мой отец восемнадцать лет томился в Шатле, ожидая смерти от Бога или прощения от короля. Отец мой жив, я в этом уверен. А какое он совершил преступление, я не знаю.

— Не знаете? — нахмурившись, переспросил король.

— Не знаю, ваше величество. Велика должна быть его вина, ежели он наказан столь долгим заточением. Государь, выслушайте меня! За восемнадцать лет пора проснуться милосердию. Страсти человеческие, как добрые, так и злые, столь долго не живут. Мой отец, вошедший в тюрьму человеком средних лет, выйдет из нее старцем. Какова бы ни была его вина, не достаточно ли искупление? И если, быть может, кара была чрезмерна, то ведь он слишком слаб, чтобы помнить обиду. Государь, верните к жизни несчастного узника, отныне ничем не опасного! Вспомните слова Христовы и простите другому свои обиды, дабы и вам простились ваши.

Последние слова Габриэль произнес с такой силой, что король и г-жа Валантинуа в смятении переглянулись.

Чтобы не слишком бередить рану, Габриэль поспешно добавил:

— Заметьте, ваше величество, что я повел речь как смиренный верноподданный. Я же не заявляю вам, будто моего отца не судили, а лишь вынесли тайный приговор, даже не выслушав его, и такой бессудный приговор слишком похож на месть… Я же не говорю вам, будто я, его сын, попытаюсь довести до сведения всех, кто носит шпагу, какая обида нанесена всему дворянскому сословию в лице одного из его представителей…

У Генриха вырвался нетерпеливый жест.

— Нет, я не пришел к вам с таким заявлением, государь, — продолжал Габриэль. — Я знаю, что иной раз необходимость бывает сильнее закона, а произвол — наименьшим из зол. Я уважаю тайны далекого прошлого, как уважал бы их, без сомнения, и мой отец… Я пришел просить у вас всего лишь позволения выкупить жизнь своего отца. Я предлагаю в виде этого своеобразного выкупа в течение недели отбиваться от неприятеля в Сен-Кантене, а если этого недостаточно, то возместить потерю Сен-Кантена взятием другого города у испанцев или англичан. Это ли не цена свободы старца! И я это сделаю!

Диана не могла удержаться от недоверчивой усмешки.

— Я понимаю ваше недоверие, герцогиня, — грустно заметил Габриэль. — Вы думаете, что это великое предприятие окончится моей гибелью. Вполне возможно. Ну что ж, я погибну! Если до конца недели неприятель вступит в Сен-Кантен, я дам убить себя на крепостном валу, который не сумел отстоять. Ни Бог, ни мой отец, ни вы не вправе требовать от меня большего. И тогда… тогда мой отец умрет в темнице, я — на поле брани, а вы… вы, следовательно, можете быть спокойны.

— Вот это, во всяком случае, довольно разумно, — шепнула Диана на ухо задумавшемуся королю и тут же спросила Габриэля: — Но если вы даже и погибнете, где гарантия, что вас не переживет ни один наследник ваших прав, посвященный в вашу тайну?

— Я клянусь вам спасением своего отца, — обратился Габриэль к королю, — что в случае моей смерти все умрет вместе со мною и что никто не будет располагать правом или возможностью досаждать вашему величеству подобной же просьбой. Уже сейчас, на случай своей гибели, я освобождаю вас от всех обязательств, от всякой ответственности…

Генрих, по природе своей человек нерешительный, не знал, как поступить, и повернулся в сторону г-жи де Пуатье, словно прося у нее помощи и совета.

Она же, чувствуя его неуверенность, сказала со странной улыбкой:

— Разве мы можем, государь, не верить словам виконта д’Эксмеса, истинного дворянина и благородного рыцаря? Мне думается, что нельзя отвергать столь великодушное предложение. На вашем месте я охотно обещала бы господину д’Эксмесу оказать любую милость, если он исполнит свои дерзновенные посулы.

— Ах, герцогиня, только этого я и желаю! — воскликнул Габриэль.

— Однако я задам вам еще один вопрос, — продолжала Диана, устремив на молодого человека проницательный взгляд. — Почему и каким образом решились вы говорить о важной тайне в присутствии женщины, быть может, довольно болтливой и не имеющей, полагаю, никакого касательства к этому секрету?