Две Дианы

— Я пускаю в ход опасное средство. Линьер — фанатик. Не знаю, насколько он искренен, но он всегда доходит до крайности и вызывает скорее отвращение, чем сочувствие. Но все равно — нужно же нам знать, чего держаться! И будьте покойны, Линьер со своей женевской выучкой выведет нас из спячки!

Оратор действительно сразу взял быка за рога.

— Королевский закон, — так начал он, — сам себя осудил. К чему мы должны обратиться? К силе, и только к силе! Вы спрашиваете, что делать? Я ничего вам не отвечу, но есть одна вещица, которая ответит лучше меня.

Он высоко поднял серебряную медаль.

— Вот эта медаль красноречивее всяких слов. А если кто издалека не может ее рассмотреть, я расскажу, что на ней выбито! Меч рубит лилию, которая склоняется и падает ниц. Так пусть скипетр и корона низвергнутся во прах!

И, как бы опасаясь, что его не так поймут, Линьер добавил:

— Обычно медаль выбивают в память свершившегося события. Так пусть эта медаль пророчествует о том, что должно свершиться! Больше я ничего не скажу!

Но и того, что он сказал, было достаточно! Неодобрительные возгласы и редкие аплодисменты провожали его с кафедры.

В зале снова воцарилось гнетущее молчание.

— Нет, эта струна не звучит, — заметил Ла Реноди. — Заденем другую.

— Барон де Кастельно, — обратился он к изящному молодому человеку, задумчиво стоявшему у стены в десяти шагах от него, — барон де Кастельно, может быть, вы что-нибудь нам скажете?

— Говорить мне, пожалуй, не о чем, но у меня есть кое-какие возражения.

— Мы слушаем вас, — отозвался Ла Реноди и добавил, обращаясь к Габриэлю: — Он из партии аристократов, вы могли его видеть в Лувре в тот день, когда привезли весть о взятии Кале. Кастельно честен, благороден и храбр.

Кастельно, не подымаясь на кафедру, обратился к собравшимся:

— Я начну с того, о чем говорили и предыдущие ораторы. Если нас преследуют беззаконно, будем так же беззаконно обороняться. Пора перенести место сражений из парламента в открытое поле! Однако во всем остальном я не согласен с господином де Линьером. Я тоже могу показать вам медаль. Вот она. На ней изображен венценосец, но вместо слов: «Henricos II rex Galliae» здесь выбито: «Ludovicus XIII rex Galliae». Я сказал! — И с гордо поднятой головой барон де Кастельно отошел в сторону под гром рукоплесканий.

Намек на принца Людовика Конде был всем ясен. На сей раз уже роптали те, кто недавно рукоплескал Линьеру. Но большинство вообще никак не отреагировало на слова Кастельно.

— Чего же они тогда хотят? — удивился Габриэль, разглядывая эту инертную, молчаливую толпу.

— Боюсь, что они ничего не хотят.

В этот момент поднялся на кафедру Дезавенель.

— Вот это их человек: адвокат Дезавенель; ум у него здравый и честный, но уж чересчур рассудительный, даже робкий. Его слово — закон для них.

С первого же слова Дезавенеля стало ясно, что Ла Реноди не ошибся.

— Мы только что слышали, — заявил он, — речи смелые, даже, можно сказать, дерзновенные. Но своевременны ли они? Уместно ли нам торопиться? Стоит ли отягчать нашу борьбу позором убийства? Да, да, убийства, ибо у нас нет другого пути для достижения намеченной дели.

Тут речь его была прервана чуть ли не единодушными рукоплесканиями.

— Что я говорил! — шепнул Ла Реноди. — Этот адвокат, в сущности, выражает их взгляды.

Дезавенель продолжал:

— Король пребывает сейчас в благоденствии. Для того чтобы лишить его трона, нужно его низложить. Кто из нас способен на такое насилие? Короли помазаны свыше, властен над ними один только Бог. О, если бы несчастный случай привел его к смерти и опека над юным королем была поручена нашим врагам, — вот тогда-то мы и восстали бы — не против королевской власти, а против недостойной опеки! И я бы первый воскликнул: «К оружию!»

Такая осторожная тирада пришлась по душе собранию, и возгласы одобрения снова вознаградили благоразумного храбреца, а Ла Реноди бросил Габриэлю:

— Теперь я жалею, что привел вас сюда! Как мы, должно быть, жалки в ваших глазах!

«Нет, не мне укорять их за слабость, — подумал Габриэль, — она слишком похожа на мою собственную. Да, рассчитывать на них невозможно».

— Так что же вы предлагаете? — крикнул Ла Реноди адвокату.

— Выжидать, не нарушая закона! Анн Дюбур, Анри Дюфор и еще трое наших парламентских сторонников подвергнуты аресту. И кто знает, не зависит ли их спасение от нашей сдержанности. Так сохраним же спокойствие и достоинство! Будем ждать!

И, желая закрепить свой успех, он выкрикнул:

— Кто со мной согласен, пусть подымет руку!

Почти все руки взметнулись вверх, как бы подтверждая, что речь Дезавенеля выражает волю всего собрания.

— Итак, — произнес он, — мы приняли решение…

— …о том, чтобы ничего не решить… — перебил его Кастельно.

— …отложить крайние меры до более благоприятного момента, — закончил Дезавенель, метнув яростный взгляд на барона.

Священник Давид предложил пропеть другой псалом.

— Идемте отсюда, — бросил Ла Реноди Габриэлю. — Эх, до чего же стыдно и противно! Эти люди только и знают, что петь. Весь их гнев уходит только на псалмы!

Они молча вышли на улицу и на мосту перед собором Богоматери расстались.