Две Дианы

Сверстники Мартен-Герра по Артигу с восхищением и не без зависти вспоминали, как ловко он играл в мяч. Однако после возвращения он постоянно отказывался от игры, ссылаясь на рану в правой руке, тогда как настоящий Мартен-Герр с радостью согласился сыграть и тут же, в присутствии судей, обыграл лучших игроков. Но играл он, между прочим, закутавшись в плащ; его подручный только подносил ему мячи, которые он забивал с изумительной легкостью.

С этого момента общественное мнение перешло на сторону Мартена и оказалось, как ни странно, на стороне истины.

Наконец последний факт окончательно уронил Арно дю Тиля в глазах судей.

Арно и Мартен были одного и того же роста. Но Габриэль в поисках мельчайших улик заметил, что ноги, вернее, одна-единственная нога у его оруженосца гораздо меньше, чем у Арно дю Тиля.

Старый артигский башмачник предстал перед судом и предъявил ему новые и старые мерки Мартена.

– Да, – сказал он, – в прежние времена обувь Мартен-Герра была меньшего размера, и я несказанно удивился, узнав по возвращении, что теперь он носит обувь другого размера – на целых три номера больше, чем раньше!..

Мартен же с гордостью протянул ему уцелевшую ногу, и сапожник, сняв мерку, тут же признал, что она ничуть не увеличилась в размерах, несмотря на долгие странствия.

Теперь уже никто не сомневался в невинности Мартен-Герра; все считали преступником Арно дю Тиля

Но Габриэлю мало было этих формальных улик, он хотел нравственных доказательств.

Он отыскал того самого крестьянина, которого Арно дю Тиль отправил будто бы из Нуайона в Париж с престранным поручением: распустить слух о гибели Мартен-Герра. Крестьянин подробно рассказал, как в особняке на улице Садов святого Павла встретил того, кого уже видел на дороге в Лион.

После выступления этого свидетеля снова обратились к Бертранде де Ролль. Бедняжка Бертранда, несмотря ни на что, показывала в интересах того, кто внушал ей страх. Ей задали вопрос: заметила ли она какие-либо перемены в характере ее мужа после его возвращения?

– Конечно, он очень изменился, – ответила она и тут же добавила: – К лучшему, к лучшему, господа судьи.

Когда же ей предложили пояснить свои слова, Бертранда совсем разоткровенничалась:

– Раньше Мартен был слабенький, тихий, как барашек, и иногда мне было даже стыдно за него. А как вернулся, сразу стало видно: мужчина, хозяин! Он в два счета доказал мне, что прежде я вела себя не так и что женское дело – слушаться слова и палки. Теперь он говорит, а я его слушаю. Одним словом, когда он приехал из своих странствий, мы поменялись ролями, и все стало на свое место.

Другие жители Артига тоже подтвердили, что прежде Мартен-Герр был добродушен, благочестив и безобиден, а ныне стал дерзок, насмешлив и задирист. Как и Бертранда, они объяснили такую перемену долгими странствиями.

Граф Габриэль де Монтгомери начал свою речь при почтительном молчании судей и всех присутствующих.

Он рассказал, при каких непостижимых обстоятельствах у него служили два Мартена, как он не в силах был понять неожиданные перемены в поведении своего оруженосца, как он наконец напал на верный след…

Рассказал он и о горестном недоумении Мартена, и о предательстве Арно дю Тиля, о порядочности одного и о подлости другого, пролил свет на всю эту запутанную и темную историю и закончил тем, что потребовал кары виновному и полного восстановления в правах неповинного.

В те времена правосудие было не столь предупредительно и благосклонно к обвиняемым, как в наши дни. Арно дю Тиль не знал всей совокупности обвинений, выдвинутых против него. Его беспокоили лишь две улики: бискайское наречие и игра в мяч, но в то же время ему думалось, что данные им разъяснения вполне убедительны. В показаниях же башмачника толком он не разобрался, да, кстати, и не знал, что ответил на те же вопросы Мартен-Герр.

Габриэль из чувства справедливости и великодушия предложил, чтобы Арно дю Тиль присутствовал при заключительном заседании суда и мог лично отвечать суду на предложенные им вопросы. Поэтому Арно слышал всю обвинительную речь Габриэля.

Когда виконт д'Эксмес кончил, Арно дю Тиль, не терявший присутствия духа, подошел к судьям и попросил слова. Суд хотел было отклонить эту просьбу, но Габриэль воспротивился, и Арно предоставили слово.

Говорил он превосходно. Изворотливый, смышленый наглец имел врожденный дар красноречия. И он снова попытался спутать все нити следствия и заронить в головы судей спасительную для него неразбериху.

Не пускаясь в объяснения всех происшедших недоразумений, он принялся четко и последовательно излагать все события своей жизни от раннего детства до нынешнего дня. Он обращался к друзьям и родичам, вспоминая массу подробностей, о которых те давным-давно забыли. И, слушая его, они то заливались хохотом, то умиленно вздыхали.