Дважды в одну реку

– Гошенька! А мы тебе шарики купили, – продолжала резвиться Ирина, – смотри, этот с зайчиком, а этот с ежиком. Тебе какой нравится?

– Нравится, – непоследовательно буркнул я, вырывая из ее ладони нитки с чертовыми шарами.

Последний штрих к образу моего персонажа был сделан изуверски точно.

– Ну что ты, Гошенька, может быть, сладкой ваты хочешь?

– Да, Жорик. Что-то ты похудел, – коряво вписался в представление Сан-Саныч.

Уж лучше бы помолчал, артист доморощенный. Из погорелого театра.

– Не хочу ваты, – начал я вредничать, – жвачки хочу, клубничной. С Леликом и Боликом.

– Что ты, Гошенька! Жвачка вредная! Туда капиталисты заразу всякую добавляют, чтобы испортить советских детей.

– Жвачку хочу, – взял я разгон своей части выступления, добавив в голос пару плаксивых обертонов, – нету там никакой заразы. Купи жвачку! Купи-и-и-и!

– Ну где же я ее куплю, Гоша! Ее в магазинах не продают.

– Ты это, Георгий, ты давай не капризничай. Ешь вату…

Козет, блин, заткнись лучше! Сам ешь свою вату. По крайней мере, рот занят будет.

– Продаю-у-ут! Купи жвачку! Купи-купи-купи! Ну купи-и-и-и-и!!!

Ага! Морщимся. Не нравится? И это только прелюдия! Это я еще по асфальту в истерике не катался в своем красивом пальтишке. Где тут еще лужи остались? Вон, возле фонтана с ангелочками. Идем-идем.

– Ма-а-ма-а-а! Хо-чу жва-а-чки-и-и!! Ку-у-пи-и-и!!!

Гляжу, Ирине уже не до смеха. Оглядывается с легкой оторопью. Стыдно, наверное, за избалованного сыночка? Что же ты за мать такая? Жвачки для ребенка пожалела? Вижу, как старушки на лавочках критически поджимают губы и осуждающе покачивают головами. Такие приличные на вид люди, а ребенка мучают. Фу, как некрасиво!

Ну что ж. Настало время пустить слезу.

Встречайте кульминацию моего сольного этюда.

– Купи-и-и-и! А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Ик-ик-ик! А-а-о-о-у-у-ы-ы!

– Гошенька…

– Георгий! Кхм…

– А-ргха-а-а!!! У-ргх-ы-ы! Ик-ик-ик!

Блин, как противно получается. Самому тошно.

– А ну заткнись, гаденыш! – шипит наклонившаяся ко мне Ирина, не выдержав напора. – Хватит уже. Достаточно. Убедил. – И громче, на публику: – Успокойся, милый! Вон там магазин. Сейчас пойдем, купим тебе жвачку.

– С Леликом… Ик!.. И Боликом… Ай!

Последнее «ай» слегка не вписывается в антураж сцены. И все из-за того, что Ирина незаметно ущипнула меня за ляжку.

– И с Леликом, дорогой, и с Боликом, пойдем скорей.

Меня схватили за руку и потащили через пешеходный переход к конечной цели нашей операции. Да так, что у меня ноги практически не успевали доставать до земли.

За мной в струях эфира дружно колготились зайчик с ежиком на легкомысленных воздушных шариках.

Идиллия!

Возле магазина Внешпосылторга народу было преприлично.

Впрочем, как обычно. С недавних пор администрация собственным волевым усилием ограничила свободный вход в «Березку», запретив посещение магазина лицам, не имеющим заветных сертификатов. А счастливые обладатели бонов должны были отстоять небольшую очередь, чтобы в помещении не создавать отечественного столпотворения.

Как я понимаю, искусственно созданная толкучка перед магазином стала крайне питательной средой для разного рода темных личностей, шныряющих среди потенциальных покупателей. Фарца, наверное, взвыла от счастья, когда на витринном стекле «Березки» появился так называемый «Регламент посещения», разделив публику на «белых» и «черных».

К этому грозному листку и направилось наше счастливое семейство. Планировалось разыграть фраерское дилетантство.

– Володя, а здесь вход воспрещен, – обескураженно проблеяла Ирина, дергая одной рукой Сан-Саныча, а другой мстительно сжимая мне пальцы. – Как же мы вовнутрь-то попадем?

– Ма-а-ма-а! Жва-а-чку-у! – продолжал я мотивировать предков.

– Сейчас, Галина. Сейчас.

Козет сдвинул на лоб дорогую фетровую шляпу, почесал в затылке и стал выразительно оглядываться. Мини-пантомима сработала идеально. Рядом немедленно материзовалась какая-то серая личность неопределенного возраста:

– Боны нужны?

– Володя, может, не надо?

– Ма-а-ма-а-а…

– Галина, погодь. Сколько?

– А сколько надо?

– Ну… десять…

– Семьдесят рубликов. Давай! Дешевле не найдешь.

– Сколько?! Ты чего, парень, сказывся? Не, не пойдет…

– Володя, пойдем отсюда…

– Ну, ма-а-ма-а-а…

– Слышь, мужик. Бери за шестьдесят семь. Я сам за шестьдесят пять брал. Нельзя мне без навару, понимаешь…

Господи! Сколько раз в своей жизни я слышал эти торгашеские пересуды. На рынках и в поездах, у вокзалов и стадионов, на автостоянках и бензоколонках. И аргументы такие же, как у этого типа. Ничто не меняется – ни в прошлом, ни в будущем. Возникло острое желание схватить хмыря за грудки (жаль, что мне только семь лет), встряхнуть пару раз так, чтобы башка дурная болтнулась на хлипкой шее, и проорать в самое ухо: «Что же ты делаешь, урод? Оглянись вокруг. Чего тебе не хватает? Иди работать – на завод, на стройку, на сейнер. Страна тебе все дает! Не видел ты, мразь, мертвых заводов и загубленных деревень, порубанных виноградников и залитых нефтью пашен, не встречал ты еще настоящих челноков и рэкетиров. А это все будет! Благодаря и тебе, ушлепок, в том числе».