Дважды два — четыре

Пассажиры шли к самолету. Впереди — летчик. За ним — Тэтнульд. Зашумел мотор.

Повернувшись спиной к самолету, руководительница кружка Элинор Бакрадзе взмахнула руками… Грянула музыка.

Нежно и странно пели сванские инструменты… Что же, что это такое?..

Да, конечно… Инструменты оркестра были национальные. Но, выражая уважение к русскому мальчику-гостю, музыка, которую исполнял оркестр, была русской. Чанур, и чанг, и санквир играли увертюру к опере «Руслан и Людмила».

Жужуна и Костя поднялись по крутым ступенькам.

Самолет оторвался и полетел. Взвился вверх. Выгреб крылом и отбросил назад синеву неба. Отбросил ее и пошел ввысь.

А-ах, Людмила, ты…
Турум пам-пам…

Под самолетом осталось скошенное поле.

Брат и сестра сидели, прижавшись друг к другу, положив на колени прямые ладони, традиционно, как это бывает на старых снимках, снятых деревенским фотографом. У их ног лежал чемодан. Рядом с ним, охраняя добро хозяев, — собака.

Ввысь. Вверх. И еще раз ввысь.

Камень, вода и небо.

Небо. Солнце. И камень.

…Лечмурский хребет. Рионская низменность…

«Подожди, подожди… Ведь ты еще ничего не знаешь: они широкие, наши московские улицы… Ну, как бы тебе сказать?.. Как Ингур.

И ты не думай: в Москве тоже есть горы. Есть. Воробьевы горы.

И есть река. Зовется Москва-река…

И ветры есть. Они живут в метро. Не сванские ветры, конечно, а маленькие, подогретые.

Но, понимаешь, вечером, если выйдешь на балкон, Москва звенит: у нас под балконом улица.

Ну, там разные автомобили, или кто-нибудь разговаривает или засмеется.

А за этим шумом — другой, в другом переулке. И дальше… Шумки, шумки…

А еще огни.

Ну, например, огонь на тридцатом каком-нибудь этаже, и внизу, под нашим балконом, и там, где кино, — огни разноцветные, и там, где продают пирожки с мясом и разные там шоколадные мороженые…

Ты знаешь, Жужуна, я очень люблю… то есть папа любил московские переулки. Мы всегда ходили втроем. И можем опять: я, ты, мама.

У нас есть очень большие дома, а есть маленькие, старинные. Глянешь в окно — потолок лепной. А у входа — лев. Каменный. Не веришь?

Наш папа — он все любил.

Жужуна, а у нас под кроватью мамины болотные сапоги и брезентовая куртка. Как у ваших охотников. Она молодец — мама.

А Юрий Аркадьевич — ну, тот самый Богданов, — он здорово свистит. Как зяблик, как перепел. Может даже как иволга. Да ты что? Посмотри на меня, Жужуна!

Москва. Там мой дом. И твой дом! И родина нашего папы…»

Лечмурский хребет. Рионская низменность. Впереди — широкое поле аэродрома.

Первая посадка в городе Кутаиси.