— Будет рейс — пожалуйста, — ответил Карнаухов. — Думаю, что справимся без вас.
В Рыбном Альберт первым выскочил из вертолета, крикнув в салон:
— Ребята, вы тут займитесь, а я сейчас.
И убежал в здание аэропорта, в кассу.
— Неужто ему и вправду так срочно надо в Москву? — удивился Матвей Сергеевич, когда они выбрасывали мешки из вертолета.
Карнаухов не успел ответить, его опередил Виталий:
— Чепуха! Ему надо срочно сбежать от выгрузки-погрузки…
Матвей Сергеевич, ожидая ответа, смотрел на Карнаухова. Заметив его взгляд, Иван Петрович сказал, обращаясь к Виталию:
— В человеке, Виталий, всегда надо видеть прежде всего хорошее. Вот если бы вы у меня отпрашивались, я бы вас не отпустил: вы мне нужны.
— Вот спасибо! — обрадовался Виталий. — Спасибо, Иван Петрович, за то, что вы так хорошо обо мне думаете!
А ответить Матвею Сергеевичу Карнаухов не успел: прибежал взволнованный и возбужденный Альберт.
— Есть билеты, Иван Петрович! Через час приходит Ил, заправляется и — обратно. Так вы разрешаете? — Карнаухов пожал плечами, что можно было истолковать так: коль надо — улетайте. — Ребята, — засуетился Альберт, — упакуйте мои образцы, они лежат в отдельном ящике. Если будут мне письма, «переправьте их в Москву, адрес я сейчас дам…
— Ты сначала помоги перетаскать свои образцы, — хмуро сказал Виталий. — Успеешь еще в Москву.
— Ну, ребята… А впрочем, конечно. Давайте быстренько вон у той оградки сложим груз, потом вы найдете машину…
— Потом мы сами разберемся. А ты робу мне сдай, не в своей приехал.
Матвей Сергеевич долго искал машину, когда вернулся, ИЛ уже улетел. Не пришлось с Альбертом проститься.
Палатку поставили на прежнем месте, возле реки. Виталий сразу же отправился на почту, через час вернулся.
— Вам, Иван Петрович, всего одно письмо…
— Больше я не ждал.
— …и денежный перевод на огромную сумму, но мне его не выдали, конечно…
— Правильно. За вертолет надо платить, на билеты обратные…
— А вам, Матвей Сергеевич, письмо и пакет. Почерк какой красивый. Корреспонденция от вашей дочери, по адресу вижу. Вручаю. А мне — ничего. Да, было два письма Альберту, я их сразу переадресовал. А вот еще телеграмма ему, я ее прочитал…
— Чего не следовало делать, — строго сказал Карнаухов.
— Так она же распечатанная! Вот: «Заседание квартирах двадцать пятого торопись Женя». Или — жена. Все ясненько.
— Значит, успеет, — равнодушно сказал Карнаухов. — И хватит об этом.
Матвей Сергеевич, вскрыв письмо, прочел его, изредка бросая взгляды на Карнаухова. Лена сообщала, что дома все в порядке. Горобцов еще раз перечитал письмо, но не спешил его убирать, ждал, когда Карнаухов кончит читать свое.
— Все нормально! — объявил Карнаухов и начал сворачивать листки.
Тогда Горобцов разорвал пакет, огляделся. Виталий сидел на ящике с образцами, курил.
— Виталий! — удивился Матвей Сергеевич, — Ведь мы же еще не обедали!
— Все! — сказал Виталий, — Вышли из тайги. Я же говорил…
— Подойдите сюда, — подозвал Горобцов. — Дочь кое-что прислала. Вот, Иван Петрович, фотодокументы к тому происшествию, о котором я вам рассказывал. — Он протянул одну фотокарточку Карнаухову, рядом с которым уже стоял Виталий.
— Это вы, что ли, здесь сидите? — спросил Виталий, рассматривая снимок из-за плеча Карнаухова.
— Да. Сижу, еще не зная о том, что через некоторое время меня пересадят в другое место, — пошутил Матвей
Сергеевич, — Эти снимки Вася делал для стенда о пьяницах и хулиганах, но не отдал их учителю.
— У вас такая борода была? — снова спросил Виталий. — Роскошная борода.
— Да, — сказал Карнаухов. — Борода хороша! Вас на этом снимке трудно узнать.
— Узнать можно, — улыбнулся Горобцов. — Стоит только захотеть. А вот на этом, — протянул второй снимок, — в самом деле не узнать. Но всех парней следователи и судьи узнали… А здесь парни надо мной устраивают экзекуцию. Мое лицо не попало в объектив, а они — словно позируют. Фотограф как раз сидел напротив, в кустах. А на этом, видите, вся группа. В центре я, передо мною цыган с колом, за мной — усач с бутылкой. Жанровая сценка: «Ты меня уважаешь?»
— Да, повезло вам, Матвей Сергеевич, — сказал Виталий. — Если бы не мальчишка, отсидели бы вы от звонка до звонка.
— Повезло! — осуждающе сказал Карнаухов. — Вы и скажете, Виталий! Хотя, конечно, если разобраться… Ну, а на том снимке что, на последнем? — Карнаухов глазами указал на лист, который Матвей Сергеевич держал в руках лицевой стороной к себе.
— Это не последний, — ответил Горобцов. — Он первый и по времени съемок и по своему значению. С него все началось. Этот снимок Лена увидела на выставке в школе. — Горобцов протянул снимок Карнаухову. — Замечательный кадр. То взлет, то посадка…
Карнаухов посмотрел на фото вблизи, потом отнес листок на вытянутую руку, снова вгляделся, поворачивая голову влево-вправо.
— Да-а… Хороший кадр. Четко прорисовано все… Но, позвольте, их здесь четверо, Матвей Сергеевич! А?
Горобцов молчал.
— Вот же, с гитарой, четвертый сидит. А вы говорили — трое, Матвей Сергеевич!
Матвей Сергеевич молчал.