Дважды два

— А чаво там? — усмехнулся Кузнецов, — Я могу и есть, и говорить. Не подавлюсь… Хе-хе-хе!.. В тайгу, значит, собираетесь? В какие места?

Ясно, что старуха объяснила ему, зачем они приходили, он ждал их, и, конечно, ответ у него готов. Женя коротко объяснил маршрут, кое-что приврав при этом, но Вадим смолчал, только поморщился, как от зубной боли. Кузнецов даже повеселел, услышав названия знакомых мест.

— Знаю, знаю. А как же? Двадцать лет в тайге жил. А счас третий год здесь. Избушку свою еще не перетащил, гниет там зазря, пропадает добро.

— Охотничал, что ли? — спросил Женя. — От колхоза?

— Чаво? Нет. Колхоз сам по себе, я сам по себе. Охотничал, конечно. В колхозе много не заробишь. Вот вас, к примеру, в тайгу погнали, так и деньги вам большие платят.

— Нас не погнали, — не вытерпел Вадим, — У нас работа.

— Так не без денег же! — Кузнецов не удостоил Вадима взглядом, он говорил с Женей. — Сотни по три небось отваливают. И опять же — харчи, обувка, одежа. А в тайге деньги куды? В тайге благодать.

— А почему же из тайги уехал? — забыв о том, что должен уговаривать Кузнецова, а не спрашивать его, зло произнес Женя.

— Я, мил человек, не уехал бы всю жисть. Испоганили тайгу. Леспромхозы настроили. Людно стало. А я люблю, чтоб сам себе хозяин. Грибы, ягоды, зверь — все мое. А тут еще налогами прижали. Но ничо. Я и здесь устроился. По три сотни выколачиваю. Могу и больше, но куда нам со старухой? А вы какую зарплату положите проводнику?

— Не в деньгах счастье, папаша. Деньги — вода. Двадцать дней с нами проходишь — получай сотнягу. Никаких дел тебе, только по маршруту проведи.

— Значит, так, — вслух начал размышлять Кузнецов. — Здеся я зарабатываю сто рублей за десять дён, а с ними — за двадцать. Нет резону. Работы мне хватает. Мастерю лопаты, вилы, грабли, колеса. Из других сел ко мне едут… В колхозе как? В конце месяца расчет. А у меня свои законы: сделал работу — отдай деньги, получи товар. Вона во дворе колеса лежат, председатель христом богом молит: отдай, мол, деньги на днях будут, расплачусь. А я порядок люблю. Давай деньги — бери колеса.

— А в колхозе, наверное, телеги без колес стоят? — спросил Юрий.

— Стоят! — подтвердил Кузнецов. — И потому, все равно ко мне придут. Займут деньги, а придут. А чо? И бесплатно делать не обязан. На триста рублей одних колес, такие деньги на дороге не валяются… А вы, случаем, не золотишко ищете? Хе-хе! Поди, и себе перепадает? Кусочек припрятал, а потом сдал — и деньги.

Тут и Вадим опять не утерпел:

— Перепадает! Видишь, как приоделись?!

Но Кузнецова переубедить нелегко:

— В тайгу кто же одевается? Приедете домой — разоденетесь.

И Вадиму, и Юрию разговор этот изрядно надоел, но Женя все тянул его, не сдавался, надеялся успешно завершить.

— А ты подумай, папаша. Никто тебя в селе не держит, человек ты вольный. Ну набросим десятки две…

— Не больше! — торопливо перебил Вадим, боясь, что Кузнецов клюнет на эти десятки и вдруг согласится. Но тот был непреклонен:

— Нет. Не пойду. Себе дороже. Ежели даже и сто пятьдесят — не пойду. Обувки да одежки как раз на сто рублей истреплешь. Все! — Он отложил в сторону ложку, и непонятно стало, что он вложил в это слово: то ли с едой покончил, то ли разговаривать больше не хотел,

— Ну ладно, папаша, — сказал Женя. — Мы думали, что ты таежник, а тебя, оказывается, на аркане из деревни но вытянешь. Извини…

— Чаво там, — не обижаясь, произнес Кузнецов. — Заходите еще. А у вас, случаем, продуктов лишних нет? У геологов завсегда много продуктов. Тут робята каждый год по дешевке продают. Не бросать же лишки.

— Мы не геологи, — буркнул Вадим с порога.

— Вот хрыч старый! — ругался Женя, когда они снова втиснулись в кабину. — Единоличник проклятый. «Испоганили тайгу!» А кто? Такие, как он, и поганят ее…

Отогнав машину подальше от дома Кузнецова, Женя остановился.

— С меня хватит агитатором работать. Сами думайте, — сказал он, — Мое. дело баранку крутить.

Снова заморосил дождик. Они спокойно обсудили свое незавидное положение.

— Едем в Кузевановку! — решил Вадим, — Поговорим с председателем колхоза. Корчуганов мне лично понравился, но все испортила старуха.

Председателя, молодого мужчину, одетого по-городскому, застали на месте. Он выслушал Вадима, сказал:

— Берите-ка вы Елизара Боровикова. Он в колхозе три дня в году работает, да и то, если на поклон к нему сходят.

— Может, Корчуганова отпустите?

— Я его не держу. Старик давно на пенсии. Когда просим — помогает. Пусть идет, если хочет.

А потом, узнав о разговоре с Корчугановым, председатель рассмеялся:

— Это не он, это его старуха справочками запасается. Хорошо, напишу я им письмишко, пообещаю оставить участок…

И вот они снова помчались в Таежное. Решился, наконец, вопрос с проводником. Но почему-то никто не радовался, так все устали за день,

Женя остался в кабине, а Вадим с Юрием вошли в знакомый дом. Хозяева и гости сидели теперь в горнице.

— Вот, — сказал Вадим и протянул листок старику. Бумажка пошла по рукам. От старика — к дочери, от дочери — к зятю, а тот передал ее старухе. А та сказала, как отрезала: