Дважды два

– Охотно верю. Ну ладно, раз уж мы взялись обмениваться секретами, теперь моя очередь. Мы с Лиз подумываем завести ребенка.

Я невольно расплылся в улыбке.

– Правда?

– Мы вместе уже довольно давно. Значит, самое время.

– Ты про усыновление или?..

– Мы надеемся, что кому-нибудь из нас удастся забеременеть. Я уже не так молода, так что, думаю, это будет Лиз, но кто знает? Она, конечно, всего на два года моложе меня. Словом, мы уже записались на прием к специалисту, хотим обследоваться с головы до пят, чтобы узнать, есть ли у нас шанс. А если нет, тогда подумаем об усыновлении или даже об опеке.

– Ну и ну! – отозвался я. – Значит, это серьезно. И когда приступите?

– Не раньше ноября. К этому врачу огромная очередь. Он считается одним из лучших в округе, вот к нему и рвутся все наши ровесники с проблемами. – Заметив мою глупую усмешку, она спросила: – Ты чего?

– Просто подумал, что ты будешь классной мамой. И Лиз тоже.

– Да, мы ждем с нетерпением.

– Когда же вы все решили?

– Мы уже давно обсуждали это.

– И мне не сказали?

– Потому что решение приняли лишь недавно. Просто тема иногда всплывала в разговорах. Но биологические часы тикают неумолимо и с недавних пор стали отсчитывать время слишком быстро – для нас обеих.

– Вы уже сказали маме с папой?

– Пока нет. И ты им не говори. Надо еще убедиться, что кто-нибудь из нас вообще способен забеременеть, или понять, что нам придется пойти по пути усыновления. Мне все мерещится, как врач объявит мне, что моя матка заросла паутиной.

Я расхохотался.

– Вот увидишь, все будет хорошо.

– Если и будет, то лишь потому, что я, в отличие от тебя, имею физическую нагрузку. И заставляю себя ходить в тренажерный зал, хотя с кашлем это и нелегко.

– Ты все еще кашляешь?

– Да, частенько. Говорят, даже после того, как простуда проходит, нашим легким требуется еще шесть недель, чтобы прийти в норму.

– Этого я не знал.

– Я тоже. Но это о другом: я забочусь о своем здоровье, не то что ты.

– У меня нет времени на тренировки.

– Времени у тебя достаточно. Можешь заниматься утром, сразу же как встанешь. Так все мамочки делают.

– Я не мамочка.

– Неудобно тебя расстраивать, но с недавних пор ты и есть мамочка.

– Ты всегда знаешь, как меня подбодрить.

– Что вижу, о том и говорю. И мы оба знаем, что небольшая физическая нагрузка тебе не повредит.

– Я в форме.

– Ну да, конечно. В форме шара.

– А ты у нас прямо персик!

_{* * *}

В пятницу утром, стоя перед зеркалом, я задумался о том, что Мардж, пожалуй, права насчет тренировок. Пора бы возобновить их, но, увы, не сегодня.

Дел у меня было полно, и пока я присматривал за Лондон и возил ее в изостудию, каждую свободную минуту занимался сведением графика кампании для Тальери – с учетом того, что вопрос о дневной группе, видимо, уже отпал.

Многие задачи можно было решить из дома, а получение разрешений, поиски локации и подготовка релизов означали в первую очередь постоянные разъезды и часы, проведенные за рулем. Мне казалось, если я правильно распоряжусь своим временем, Лондон и не заметит, что я работаю.

Так я и сказал Вивиан в очередном разговоре. В ее голосе послышалось облегчение, и мы впервые за несколько лет провисели на телефоне больше получаса, просто болтая. Я соскучился по нашим разговорам, и мне показалось, что и она по ним скучала. Хотя в тот день она вернулась домой немного позже, чем планировала, но все-таки смеялась, улыбалась и даже заигрывала со мной, а в постели была сексуальной и страстной, поэтому я вновь уверился в том, что у нее еще остались чувства ко мне.

Утром она по-прежнему была в хорошем настроении, перед уходом на йогу приготовила завтрак нам с Лондон и спросила, не собираемся ли мы в гости к моим родителям.

– Если да, может, подождете меня? Я тоже поеду.

Когда я сказал, что мы ее дождемся, она поцеловала меня на прощание, и я ощутил теплоту ее губ. В мгновенном приливе счастья, вспоминая предыдущую ночь, я нисколько не сомневался: все это и побудило меня когда-то жениться на Вивиан.

_{* * *}

Ожидая, когда вернется Вивиан, мы с Лондон отправились в парк, где выбрали туристскую тропу, ведущую к полю для гольфа. Много лет назад какой-то старший скаут, выполняя задание, установил возле деревьев таблички с указанием их обиходных и научных названий. Я читал информацию с этих табличек Лондон, обращал ее внимание на кору или листья, делая вид, что знаю о деревьях больше, чем на самом деле. Она повторяла незнакомые слова – Quercus virginiana, Eucalyptus viminalis[7] – и хотя я знал, что забуду их до того, как мы вернемся к машине, здесь, на тропе, я чувствовал себя умнее, чем обычно.

А Лондон оставалась умницей. Дома я приготовил сэндвичи, и, пока мы ели их на веранде, она вдруг указала на большое дерево на заднем дворе.

– Это Carya ovata[8]! – воскликнула она.

– Вот это? – уточнил я, не скрывая удивления.

Она кивнула.

– Да, гикори.

– Откуда ты знаешь?

– Ты же мне показывал. – Она перевела взгляд на меня. – Помнишь?

Хоть убей, не помню, мысленно ответил я. Для меня дерево во дворе было просто деревом.