Днем, пока мои родители и Лиз ходили в кафетерий, я побыл с Мардж. Она расспрашивала меня о работе, по ее настоянию я подробно рассказал о рекламных кампаниях, которые разрабатывал для клиентов. По-моему, она тоже вспомнила тот день в больнице после аварии и как мне тогда было страшно. А еще она знала, что о работе я способен говорить бесконечно, поэтому засыпала меня вопросами.
По привычке, появившейся у нее с недавних пор, она спросила про Эмили, и я наконец признался, что влюблен, но пока не готов рассказать об этом родителям. Выслушав меня, она торжествующе рассмеялась.
– Слишком поздно. Мама с папой уже знают.
– Но откуда? Я им ничего не говорил.
– А тебе и не пришлось бы, – ответила она. – Когда ты звонил Эмили в День благодарения, у тебя все было написано на лице. Мама только брови подняла, а папа повернулся ко мне и спросил: «Уже? Он ведь еще даже не развелся».
Я невольно рассмеялся. Да, такой уж он, наш отец.
– Не думал, что все настолько очевидно.
– Угу. – Она закивала. – Но лучше бы ты не приводил ее сюда сегодня – я выгляжу кошмарно. Надо было нам встретиться сразу после Коста-Рики, пока я еще могла похвастаться загаром.
Я кивнул, поражаясь тому, что Мардж ведет себя как ни в чем не бывало.
– Это я виноват.
– Я, кстати, хотела бы познакомиться с Бодхи.
– У тебя еще будет возможность.
Она смяла в кулак край больничной простыни, туго скрутила его, а потом отпустила.
– Я все думаю об имени для ребенка, – продолжала она. – Даже книгу купила, знаешь, бывают такие? И иногда листаю на работе. Даже выделила некоторые.
– Уже выбрала какие-нибудь?
– Если для мальчика, то мне нравится Джосайя. Элиот. Картер. Если для девочки – Мередит и Алексис. У Лиз, конечно, свое мнение, но об этом мы с ней пока не говорили. Еще слишком рано, времени хватит, чтобы принять решение.
До Мардж, наверное, дошел смысл собственных слов, потому что она посмотрела на часы, а потом на распахнутую дверь палаты, мимо которой торопливо проходили медсестры, занятые своим делом.
– Интересно, когда меня наконец отпустят, – сказала Мардж. – Почему так долго? Я здесь уже несколько часов торчу. Они что, не понимают, что у меня дела?
Не дождавшись ответа, сестра вздохнула.
– Ты ведь понимаешь, что со мной все будет в порядке? Нет, я помню, что случилось со мной утром, но чувствую себя неплохо. Гораздо лучше, чем до отъезда в Коста-Рику. Наверное, просто подцепила там какого-нибудь паразита. Бог знает, есть ли какие-то санитарные нормы на их кухнях.
– Посмотрим, что скажут врачи, – пробормотал я.
– Если увидишь их, попроси поторопиться. Не хочу проваляться здесь все выходные.
– Хорошо.
Мардж продолжала скручивать и разглаживать простыню.
– Лондон приезжает завтра, да?
– Да, завтра. В какое время – пока не знаю. Наверное, ближе к вечеру.
– Может, придешь вместе с Лондон к нам с Лиз на ужин? В последнее время ты был так занят, нам не хватало времени нормально посидеть и поговорить.
Глядя, как она теребит простыню, я почувствовал ком в горле.
– Ужин – это замечательно. Только без костариканской еды, хорошо? И без экзотических паразитов.
– Да уж, – она посмотрела мне в глаза. – Поверь, я бы никому не пожелала того, что со мной было.
День тянулся медленно.
Полдень. Конец дня.
Написала Вивиан. Я ответил, что новостей пока нет.
Эмили спросила, как у меня дела.
Приближались сумерки, небо затягивали тучи. В больничной палате Мардж свет стал тусклым и серым, телевизор без звука показывал «Судью Джуди». Попискивала аппаратура, измеряющая жизненные показатели пациентки. В палату вошел незнакомый врач – он держался спокойно, хотя хмурился, и я заранее понял, что мы от него услышим. Он представился доктором Кадамом Пателем, онкологом. Я увидел, как за его спиной по коридору проехала девушка в инвалидном кресле. В руках она держала мягкую игрушку – лиловую свинью.
Я перестал понимать происходящее, как только врач заговорил, но все же сумел запомнить кое-что.
Аденокарцинома… чаще встречается у женщин, чем у мужчин… с большей частотой наблюдается у молодых людей… немелкоклеточный рак… развивается медленнее других типов рака легких, но, увы, болезнь запущена, на снимках видно, что она дала метастазы в другие органы… оба легких, лимфатические узлы, кости и мозг… злокачественный перикардиальный выпот… четвертая стадия… инкурабельно.
Мама издала горестный вопль, понимая, что ее ребенок умирает. Лиз заплакала секунду спустя, и мой отец обнял ее. Он молчал, крепко зажмурившись, но его нижняя губа дрожала. Мардж неподвижно сидела на постели. Я смотрел на нее и не чувствовал ног. Мардж не сводила глаз с врача.
– Долго мне еще осталось? – спросила она, и я впервые за весь день услышал в ее голосе страх.