Двадцать три часа

Юрка почувствовал, как становится одного цвета со свеклой. Он ведь думал о том, что следы очень странные, но почему — так и не понял, а вот у Салагина, как оказалось, глаз был отнюдь не салажий.

— Салага сказал, что женщина шла. — Впрочем, в лице Андрея особого недовольства не было. — Проехали, со временем научишься. С одной стороны, какая в нашем районе оперативная работа, материала мало. Так вот, размер ноги большой, почти мужской, а шаг маленький. Как будто юбка у нее была узкая или пальто длинное, в пол.

— Выходит, коляску укатила женщина? — с сомнением спросил Юрка. — Допустим, я же не спорю. Но зачем она ее бросила? А ты решил, что им как раз коляска нужна.

— Решил. — Теперь пришла очередь признавать свою ошибку Андрею. — Но коляску прикатили и оставили, причем следы все равно видны. Тут что-то непонятное. Но она вылезла с другой стороны дома и по Кировской прошла сто метров до Вокзальной, а там всегда натоптано, народ со станции идет. Но рисковала, если шла с ребенком. На Вокзальной Салага след, разумеется, потерял, мы попросили у соседей собаку, может, что-нибудь это и даст. А пролезла она в окно слишком ловко, баба, видать, молодая... Но вот ты мне скажи, какой смысл?

— Месть? — неуверенно спросил Юрка. — Может, ревнивая любовница?

Андрей вздохнул, откинулся на спинку, кресло предупреждающе заскрипело.

— После твоего ухода потерпевшую пробило на слезы, — сказал он. — Долго рыдала, мы хотели скорую вызывать. Но потом пришла в себя. Если у ее сожителя любовница есть, то не местная, он в городе работает, охранником, сегодня как раз на работе. Мы с Никольским о мести подумали, но вот как? Не могла же она ближе к ночи караулить ребенка своего хахаля? Да еще в незнакомом городе. Подождать, пока Наталья оставит ребенка, украсть коляску, ребенка вынуть — нет, она ведь должна была это как-то предвидеть, да и деваться куда? Нет, бабы, конечно, есть те еще дуры, но это уже «След» какой-то. Опять же, электрички. После семи только три. Может, конечно, у нее машина была, гайцов мы тоже дернули, пусть посмотрят по камерам... но толку от этого, если честно, выйдет немного. Даже если была у нее машина, это значит, она ее где-то оставила, потом пришла к магазину, увела коляску, взяла ребенка, вылезла в окно, вернулась с ребенком к машине?.. Херня какая-то получается, откуда она знала про выселенный дом и окно? Местную легко опознали бы на Вокзальной. Хотя от ревнивых баб чего угодно можно ждать.

Андрей своей рабочей версией был недоволен, кривился, и Юрка его понимал. Для сценария сериала это годилось, но как преступление выглядело неубедительно. Юрка решил Андрея немножечко подбодрить.

— А могла она караулить саму Наталью? Хотела ей морду набить, а потом вдруг решила, что похищение лучше?

— Все может быть. — Андрей выпрямился. — Ее ищут, по крайней мере, людей опрашивают. Шеф участковых вызвал, отправил по городу. Никольский с потерпевшей, а меня тут вроде за старшего оставили. Так что давай, поссы, если надо, и к Витьке Лагутникову в помощь. Он сейчас по домам ходит, потом я к вам еще Салагу подгоню, если сами не справитесь.

— По каким домам? — удивился Юрка. — Ночь на дворе. — Он посмотрел на смартфон. — Без четверти полночь.

— Суббота, некоторые еще не спят, в окна надо посматривать. Давай, звони Лагутникову, мухой к нему и народ опрашивать. Если что — сразу звони.

Капитана Лагутникова, участкового, Юрка нашел курящим возле подъезда.

— В рот мне ноги, — поприветствовал его Лагутников. — Когда не надо, все сидят напротив ящиков, трезвые и балду пинают. Когда надо вот позарез, все спят, суки. Уже раз пять нахер послали.

В принципе Лагутников был в отпуске. Хотя отпуска у участковых, конечно, условные — если бедолага никуда не уезжал, то оставался все равно на участке. Лагутников остался — деваться участковому оперуполномоченному, да еще и с семьей, учитывая их зарплату, зимой категорически некуда.

Лагутников был опытен, рассудителен, не пил, имел незаконченное высшее образование, но, к сожалению, у него имелся серьезный недостаток, истребить который за пятнадцать лет его беспорочной службы не удалось никому. Стоило Лагутникову увлечься, как у него напрочь пропадал цензурный словарный запас. За ним проверяли все материалы, потому что даже самые изысканные показания Лагутников мог извратить на корню. Как-то, года три назад, обнесли дачу доктора филологических наук. Несчастный профессор в самых точных и образных выражениях расписывал приключившуюся напасть. Уставший Лагутников после трех бессонных суток — кражи почему-то тогда пошли валом — положил на стол шефу протокол, в котором вся профессорская речь уместилась на двух листах: на одном был перечень похищенного, на другом — единственная, но емкая фраза: «Кто мог стыбздить, в душе не имет». Что примечательно, профессор охотно подписал «с моих слов записано верно». С юмором попался мужик.