Двадцать писем Фебу

Мы одиночки. Нам необходим простор – ментальный полигон, чтобы выстраивать и испытывать новые алгоритмы, отдельные из которых, наиболее жизнеспособные, потом пробьют себе дорогу к остальным. Эти наши усилия неочевидны, причём зачастую неочевидны для нас же самих. Во всяком случае, мы их не всегда вербализуем, не заключаем в рамку слов. Чаще всего они живут в нас в виде ощущений, потребностей, слишком сложных, чтобы быть облечёнными в слова. Но они есть. От них захватывает дух. Мы не сумасшедшие – напротив, мы абсолютно рациональны. И только усилия самодовлеющего большинства привязать нас к колышку на общечеловеческом пастбище превращают нас в безумцев. «Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг – всё это в конце концов доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я – посредственность, мне скучно жить… О, как вы жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю: кому это мешало?»

Мы одиночки. Мы никогда не сбиваемся в стаи. Единственная приемлемая для нас стая – Всемирная Паутина, хвала Цукербергу или кто там изобрёл эту потрясающую штуку! Вот она-то как раз для нас. Только здесь, не рискуя своим личным пространством, мы можем встретиться и поговорить. Проблема в том, что нам редко, крайне редко удаётся договориться. Мы способны спорить до хрипоты, или жёлчно высмеивать оппонента, или не менее жёлчно молчать, и это молчание способен ощутить только тот наш визави, который сам познал усилия одинокого разума. Повторю: мы рациональны, порой безжалостно логичны. Но это не отменяет чувства, а только усиливает его, канализует. Наш разум – тот канал, то русло, в которое мы направляем свои чувства: подобно дождевой воде, которая, если она равномерно распределена по большой поверхности, не несёт в себе никакой угрозы – и только собранная в единый поток приобретает мощную кинетическую энергию, способную разрушать или вращать турбины электростанций. Собранные в единый поток, наши чувства сильны и порой разрушительны, но главным образом для нас самих и только в том случае, когда, в силу обстоятельств, не находят выхода.

Мы одиночки, сверхзадача которых – производство идей. Идея – то, что нельзя увидеть или потрогать, она – программное обеспечение человечества и, как любое программное обеспечение, материализуется только в конечном результате. Иначе говоря, идея – это канализованная мысль. Сплавленная с чувством, заряженная волей. Она не бросается в глаза, как не видны усилия мысли инженеров, конструкторов, программистов. Большинство видит только дома, мосты, дороги, всевозможные механизмы и электронные устройства. Для большинства мы вполне безобидные чудаки, которых оно, большинство, предпочитает держать в узде общественной нормы – и ведь думает, что держит! Но пускай себе думает. Пока общество уверено в своей власти над нами, мы свободны.

Мы одиночки, и мы – нейронная сеть этого мира. Постоянно пульсирующая нейронная сеть. Мы не стремимся к мировому господству – избави нас от этого Бог. Мировое господство – это бремя, непосильное даже для Создателя, судя по результатам Истории. Трудно сказать, был ли допущен просчёт в исходной программе или всё так и было задумано. Возможно, множественность предоставляемого нам выбора – которую обычно именуют свободой – как раз тот самый тест, в результате которого отсеиваются индивиды, непригодные для определённой нам цели. Отработанный человеческий материал, который поступает в переплавку цепи рождений, чтобы в следующих поколениях, скорректировав гены, попробовать ещё раз.

Во всём остальном мы разные – несмотря на то, что в глазах коммуникабельного большинства мы, как монголоиды в глазах европейца, на одно лицо. Даже так: мы являем миру гораздо большее разнообразие человеческих типов, чем остальные условные восемьдесят процентов. Экстраверты подобны гальке на морском берегу, камешки которой, постоянно трущиеся друг о друга, делаются в результате почти неразличимыми. Мы же – самородки, таящиеся под землёй, с острыми, необточенными гранями, сложной и неправильной формы. Когда обществу удаётся извлечь нас на поверхность, оно изо всех сил старается нас отшлифовать, и иногда ему это удаётся, а иногда нет. В моём случае обществу это удалось. Почти. Во всяком случае, снаружи я довольно гладко отёсана. Но, как бы я ни сверкала разными гранями личности, всё это не более чем эффекты освещения: вещество моего камня осталось неизменным.

Итак, мы очень разные. Иногда слишком. И тут я вплотную приближаюсь к тому, о чём собираюсь тебе рассказать. Но, подойдя к этому вплотную, всё же останавливаюсь: мне страшно. И страшно больно – до сих пор.

Письмо 4. То-Чаво-Не-Может-Быть

Исхитрись-ка мне добыть

То-Чаво-Не-Может-Быть!

Запиши себе названье,

Чтобы в спешке не забыть!