Двадцать лет в разведке

Чем ближе я подходил к дому, тем сильнее сжималось мое сердце. Дом предстал передо мной в окружении тоскливо поникших деревьев. Навстречу вышел отец Ольги и молча обнял меня. Я зашел в комнату. На кровати лежали два свертка из белого льняного полотна, из которых доносилось слабое попискивание.

Неужели эти две небольшие частицы живой плоти – все, что осталось мне от полноценной жизни? Во мне поднималось чувство недовольства. Это из-за них погибла Ольга.

Мой тесть тихо сказал:

– Она держала их на руках и назвала одного Александром, а другого Борисом. Она была счастлива.

Ольга уже собиралась уезжать в Москву, когда у нее начались преждевременные роды. Она ужасно мучилась. Роды продолжались двое суток. Второго из близнецов пришлось доставать щипцами. Доктор, принимавший роды, не справился с этим тяжелым случаем. Измученная потерей крови, она смогла продержаться еще сорок восемь часов.

И теперь, стоя у свежей могилы на деревенском кладбище, я наконец воочию осознал – смерть моей Ольги стала реальностью. А дома потихоньку хныкали два маленьких свертка из плоти и крови. Жизнь тоже была реальностью. Тесть наклонился к ним и дал смоченные молоком марлевые тампончики. Писк прекратился. Пришел врач, чтобы осмотреть младенцев.

– Родились преждевременно и очень слабы, – сказал он. – Им еще только шесть дней, но у обоих уже гастрит. Пытаясь выходить их, вы только продлите страдания. Этот может умереть в любую минуту, а тот продержится еще день-два.

Ольга умерла, чтобы они жили, а теперь и им предстояло умереть. От этой мысли два бесформенных сверточка неожиданно стали странно дороги мне – меня охватила яростная решимость сделать все возможное для их спасения. Я вскочил в седло и галопом помчался в соседнюю деревню, где жил доктор, пользовавшийся в округе доброй славой.

– Скорее, со мной! – заклинал я доктора. – Нужно спасать двух детей!

На маленькой коляске мы с ним вдвоем вернулись в Рассказово. Доктор долго осматривал детей и наконец сказал:

– Похоже, мой коллега был прав – у них очень мало шансов. Но мы должны попробовать. Коровье молоко – вот что убивает их. Им нужно материнское молоко.

И снова я верхом объезжал близлежащие деревни в поисках кормилицы. Моя военная форма вызывала настороженность людей, особенно когда я начинал расспрашивать, есть ли в деревне молодая мать. Выслушав мою историю, они становились добрее, и в конце концов кто-то направил меня в одну из крестьянских изб. Молодая мать, которая встретила меня с опаской, не поддавалась ни на какие уговоры, никакие обещания всего моего пайка и денег не могли заставить ее поехать со мной в город. В этот период было не так легко найти крестьянина, который бы добровольно согласился переехать в город, к тому же всех отпугивала военная форма. Женщина вежливо, но твердо, отказалась. Неужели мои дети умрут только потому, что я не смог найти им кормилицу?

В отчаянии я возвращался домой и вдруг как-то импульсивно решил заглянуть еще в один дом, и тут я нашел молодую мать, которая охотно согласилась кормить моих сыновей. Она тут же поехала со мной, захватив своего ребенка.

Это была крепкая здоровая крестьянка, и одно ее присутствие давало мне надежду. И все же каждый день, когда я возвращался домой, мое сердце сжималось от тревоги, и каждый раз я испытывал какое-то чувство удивления, что они живы – больны, едва дышат, но живы. На десятый день свое удивление выразил и доктор.

– Если бы мы еще верили в чудеса, – сказал он, – то я решил бы, что это чудо. Все равно, для этих малышей малейший шок может оказаться смертельным. Больше я для них ничего не смогу сделать. Если вы заберете их в Москву и обеспечите особый уход, то они могут выжить, но риск, связанный с таким путешествием, очень велик.

Всю ночь я мучился сомнениями, но к утру все же решил ехать. Наутро меня с кормилицей и теперь уже троих малышей отвезли на станцию. В местном поезде, конечно, не было отдельных купе, и сам он был до отказа заполнен крестьянами с их мешками и узлами. Все курили невыносимо ядовитую махорку, а те, кто ехал на верхних полках, спускали свои ноги почти на головы сидящим. Воздух в вагоне был невероятно спертым, и вагон был так набит, что невозможно было повернуться. Даже в проходах на полу сидели люди.

Это путешествие продолжалось тридцать шесть часов. Малыши непрерывно пищали, но, по крайней мере, они были живы, и у меня стала появляться уверенность в их будущем. Жертва Ольги не была напрасной.

В Москве шел дождь. Оставив кормилицу с детьми в переполненном зале ожидания, я помчался в департамент здравоохранения. Там мне сказали, что родильные дома переполнены и ничего нельзя сделать. Я бросился в Наркоминдел, где Леон Карахан встретил меня с распростертыми объятиями.

– Мы собираемся направить вас консулом к Хану Маку. Это, как вы знаете, феодальный царек, который восстал против шаха, так себе, маленький бородатый деспот. Вы с ним справитесь?

Но по выражению моего лица Карахан, видимо, понял, что я пришел не за лучшей должностью.