Два завоевателя

— Вы, леди, не солдат. Для воина каждое сражение, из которого он вышел живым, — повод для радости. Ведь он еще дышит!.. Вот и песни, и вино, а если бы мы были в составе армии, то и лагерные шлюхи. А то бы подались в ближайший город за женщинами.

Мелора содрогнулась и спросила:

— А в нашем положении, если поблизости нет поселений, где можно грабить и насиловать?

— Ну, война — это испытание удачливости. Сегодня смерть прошла мимо, завтра — кто знает. Почему вы считаете, что женщины могут застраховаться от ударов судьбы? Многие относятся в этому более спокойно, — сказал Бард, засмеялся и тут же примолк. Мелора, к его удивлению, не отвела взгляд, не захихикала, даже улыбнуться не решилась, как в подобных случаях поступали девицы. Бард догадывался, что они таким образом пытались защититься от ужасающих картин, невольно встающих перед глазами. Защититься покорностью, молчаливой мольбой о пощаде, что, бывало, распаляло солдат куда сильнее, чем дерзкое сопротивление, проклятья и слезы.

Мелора с тем же недоуменным видом пытливо и искренне вглядывалась в него — в мужчину, в человека, который был рожден защищать ее, заботиться о ней, воспитывать их детей, но вместо этого частенько превращался в разнузданного, ополоумевшего зверя, не ведающего, что творит.

Неожиданно она громко, порывисто — точно корова — вздохнула, и Бард в свою очередь тоже, неожиданно для себя, перевел дух. Оказывается, в те мгновения, что она смотрела на него, добиваясь ответа, он невольно затаил дыхание. Мелора тихо спросила:

— Ну, предположим — это реакция на смертельную опасность, радость, что вместо того, чтобы лежать в земле, он может петь, жрать, глотать вино. Своего рода шок, наступающий после боя… — Она на мгновение задумалась, потом уже более горячо и торопливо заговорила: — Думаю, так и есть. По себе чувствую… Я даже помыслить боялась, что может случиться, если наемники из Сухих земель победят. А теперь внутри меня все поет — я жива. Жива!

Она еще ближе придвинулась к нему, и Бард теперь смог учуять запах ее тела и аромат волос. Мелора зашептала скороговоркой:

— Вы не представляете, я так перепугалась, сердце сжалось — что, если они одолеют? У меня бы не хватило мужества убить себя. Знаете, все разом пронеслось перед глазами: насилие, цепи, рабство, жуть публичного дома — все это казалось лучше, чем смерть… Мысль о гибели была невыносима, особенно после того, как у моих ног умирали мужчины. Слыхали бы вы, как один из них кричал. А другие, что испускали дух молчком, выглядели еще страшнее. Ну да…

Бард повернулся и взял ее руку, женщина не пыталась высвободить ее. Он тихо сказал:

— Я рад, госпожа Мелора, что вы остались живы.

Она так же тихо шепнула в ответ:

— Я тоже.

Юноша притянул ее ближе и крепко поцеловал; с удивлением обнаружил, как податливо и в то же время упруго ее тело, как мягка и пышна грудь. Ее губы были сладки. Тело ее уже уступило, обволокло его мужскую плоть, и в этот момент Мелора твердо попросила:

— Нет. Я прошу» тебя, Бард. Не здесь, не так… Столько людей вокруг… Я не хочу отказывать, я согласна, ну да, но как-нибудь по-другому. Так нехорошо…

Бард, пересилив себя, отпустил ее. Случай еще представится, мелькнуло в голове. Она некрасива, но так желанна… Голова идет кругом…

Его опять начала бить крупная неприятная дрожь. Реакция на прошедший день? Ну и пусть, Бард неожиданно грязно выругался про себя, она права. Права она, черт меня побери!.. Если рядом с солдатами нет доступных женщин, то ему, командиру, строго-настрого запрещено. Даже так, по обоюдному согласию… Что там по согласию — по обоюдной, разом вспыхнувшей любви! Нельзя! Бард был солдатом до мозга костей и лучше, чем кто-либо другой, знал, что значит командиру воспользоваться тем, что недоступно другим. Разговорчики об этом происшествии тянулись бы до его смертного часа. Но подобная щепетильность необходима только в походе, только возле бивуачного костра. Там, в замке, он должен действовать как раз наоборот: он обязан воспользоваться правом сильного. Иначе затопчут, сомнут. Черт бы побрал эту Мелору. Растревожила, внесла разброд в душу, заставила задуматься о нелепейших вещах на свете — о правах и обязанностях. Зачем над этим ломать голову? Еще не хватало увязнуть в сомнениях, в каких-то глупых любовях?! Его дело — сражаться, посылать людей в бой, и если начнешь в такие минуты задумываться о справедливости, милосердии, человеческих правах, судьбах, мигом пришибут. Не чужие, так свои. Ну да!..

Совсем эта баба его растревожила, от этого на душе стало скверно. Никогда доселе он не испытывал такого родства с чужой душой. Это надо придумать — с женской душой!

Вздохнул Бард глубоко, на мгновение задержал дыхание — и сильно, звучно выдохнул.

— Что поделать, Мелора. Возможно, наступит день…