Два завоевателя

Вот что еще удивительно — как сильно за эти семь лет изменилась местность. Это было странное ощущение бытия и небытия, словно он посещал эти холмы и в то же время ему не доводилось бывать здесь. Стояла ранняя весна, всю ночь шел снег, теперь все вокруг было белым-бело… Вот и роща пуховых деревьев, увешанных длинными семенами. Они были очень красивы — каждый стручок, набитый пухом, был прикрыт снежной шапочкой. В детстве Бард и Карлина любили играть под такими деревьями — они росли неподалеку от замка. Помнится, подростком, уже свысока поглядывая на малышню, он с удовольствием по просьбе Карлины лазил за стручками на самую верхушку. Потом, расщепив плоды, она устраивала в половинках постельки для своих кукол. Однажды им повезло, и они отыскали такой огромный стручок, каких раньше не видывали. Карлина сделала из него колыбель для котенка — укачивала его на руках, пела ему, однако котенок хотел играть, он вырвался и спрыгнул на землю. Как живая, перед взором предстала Карлина: чудесные волосы спускались до талии, в глазах — слезы. Так, в растерянности, она стояла, держа в руках стручок, лизала оцарапанный палец. Бард поймал котенка, взял шалуна за шкирку, хорошенько тряхнул, чтобы знал, как царапаться, — тут Карлина, забыв о слезах, бросилась на помощь своему любимцу, выхватила киску из его рук и укрыла на груди. Тот громко замурлыкал. Да, покачал головой Бард, мурлыкал он на удивление громко.

Карлина… Он наконец возвращался к ней, своей законной жене — так гласил древний закон. Все-таки он должен был настоять, чтобы Одрин выполнил его требование. Карлина должна была отправиться с ним в изгнание. Если же они выдали ее замуж за другого, то опять же, по стародавнему укладу, он первым делом должен был убить ее нового мужа. Если же этот другой не кто иной, как Джереми, он отрежет ему яйца и зажарит у него на глазах.

К тому моменту, когда вдали показались шпили башен замка дома Рафаэля, Бард так распалил себя, что был готов тут же кинуться на врага. Ругался он отчаянно. Досталось и Карлине… Одно слово, баба! Храбрости не хватило отправиться с мужем в дальние края, а согрешить с этим чудовищем Джереми — пожалуйста!

Скоро солнце село, однако ночь выдалась на редкость светлая, тихая. Серебряный свет трех полных лун освещал округу. Бард решил, что это добрая примета, он поспешил вперед, однако ворота замка захлопнулись на его глазах. Когда же он, возмутившись, принялся стучать в них, раздался предупреждающий окрик:

— Ступай прочь! Кому это пришло в голову, что можно по ночам наезжать в гости? Если у тебя есть дело к дому Рафаэлю, приди утром.

Бард узнал голос отцовского коридома[19] Гвина. Он окликнул его:

— Эй, Гвин, это же я, Киллгардский Волк. Неужели ты хочешь, чтобы я скинул тебя со стены? А что, если меня ограбят у порога замка, заберут коня? Я возьму с тебя виру за то, что ты вовремя не открыл мне ворота. Ну-ка, поспеши, а то я сейчас выломаю их, так не терпится прижать к сердцу отца.

— Это вы, молодой хозяин? Это точно вы, Бард?.. Бринат, Халдрен, идите сюда, открывайте ворота! Мы слышали, молодой господин, что вы выехали из Скаравела. Кто бы мог подумать, что вы так скоро доберетесь до дома. Ну, как ястреб, только крыльями взмахнуть…

Ворота со скрипом приоткрылись. Сердце Барда забилось гулко, тревожно. В лунном свете, словно по мановению волшебной палочки, стал виден двор, место его детских игр. Словно наплывали на него мшистые стены, кое-где присыпанные свежим снежком, зарешеченные окна подвалов, повыше — толстые, деревянные, обитые крест-накрест металлическими полосами двери, еще выше — стрельчатые, витражные окна, узкие, похожие на бойницы… Бард снял шлем, почему-то решив, что вдруг заденет плюмажем за верхнюю балку. Никогда не задевал, а вот на тебе… Обомлел от радости… Путь был открыт. Воин пришпорил коня, тот неожиданно, как будто приветствуя, заржал — Бард едва не подхватил его возглас, потом соскочил с коня и, уже ведя его в поводу, вошел на знакомое подворье. Старый Гвин приблизился, потянулся к Барду одной рукой — рукав левой был заткнут в карман камзола — и обнял изгнанника. Управитель совсем поседел, ссутулился, едва переставлял ноги. Руку Гвин потерял во время осады замка. Это случилось давным-давно, еще до рождения Барда. Тяжело раненный, он все-таки сумел спрятать первую жену дома Рафаэля на чердаке. Господин высоко оценил верность вассала и объявил публично, что никто, кроме Гвина, не будет занимать должность коридома, пока тот жив. Старый слуга ревниво относился к своим обязанностям и, хотя уже с трудом добирался до отведенного ему помещения, никого и близко не подпускал к бухгалтерским книгам. Так и заявил — пока хожу, буду работать. Он стал первым учителем Барда по фехтованию — уже в семь лет показал ему основные приемы. Старик обнял и поцеловал молодого господина. Бард спросил:

— Гвин, с какой стати вы закрываете ворота в такую рань?