Два завоевателя

Да, все дело в гордыне, в оскорбленном самолюбии. Его с детства шпыняли… Тут у Барда даже дыхание перехватило. Он рос без матери! Он недестро! Зачем ссылаться на обстоятельства? Отец усыновил его, и даже при таком пятнышке в происхождении он вполне законно стал главнокомандующим армией Астуриаса. У него были отличные перспективы — с его-то умением орудовать мечом! В раннем возрасте его уже сделали королевским знаменосцем. Вот так бы и шло все своим путем. Всему свой срок — и с Карлиной, законной своей женой, он сумел бы найти общий язык. Сколько таких пар, живущих без любви, но в согласии при дворах. Но ему все было мало, мало! Почему жизнь не могла идти накатанной дорогой? Характер помешал? Или злоба, которая все время душила его? Вот правильное объяснение. Сколько он помнил себя, она постоянно грызла его. Когда где-то кому-то было хорошо, он хотел испортить ему настроение, потом, когда занял должность главнокомандующего, считал это своим долгом… Скольких друзей, знакомых он ни перебирал в памяти, только Мелора относилась к нему с душой. Все остальные либо восхищались воинской славой, либо верно служили, либо старались не попадаться на глаза. Даже Пола и того нельзя было назвать другом. На чем сошлись они? На пакости! Использовали вдвоем одну и ту же девчонку. Устроили соревнование!..

Выходит, только Мелора? Да, только она. Родная мать сразу отказалась от него, когда отец решил взять его в дом. Без колебаний… Так, по крайней мере, ему рассказывал отец. А он сам? Любил ли он Барда или провидел будущее и решил, что из этого мальчика выйдет толк? Придет час, и его можно будет использовать как орудие для удовлетворения собственных амбиций. Аларик — вот кто на самом деле любил его… «Однако он никогда не знал меня, вдохновлялся мечтой о старшем брате. Если бы он заглянул в мою душу, то возненавидел бы меня». Ни одна из женщин, с которыми он, Бард, спал, не любила его. У всех вызывал отвращение, потому что брал силой, против воли.

Сводные братья любили его — зачем отрицать! В ответ он одного искалечил, другого оскорбил, а затем убил.

«Почему Белтран стал моим врагом? Как же я мог посмеяться на ним? Он открылся, обнажил душу, признался в страхе. Он гордился мной, по-хорошему завидовал. Странно, только теперь понял, что, открывая душу, он показал себя куда большим храбрецом, чем я. Я не смог признаться, что и мне было страшно в первом бою. И испугался, что он сочтет меня ровней, таким же, как и он. Выходит, я испугался быть человеком? В этом все дело.

Как встретит меня Мелора, когда я доберусь до Башни? Она вывернет меня наизнанку, ткнет носом в это дерьмо, скажет, что я окончательно выжил из ума, если рассчитываю, что она позаботится обо мне… Или, может, пожалеет. Она лерони, кому, как не ей, знать, что сделать, чтобы вернуться на путь истины. На праведный путь. Я ведь только заблудился. Я не свалился в пропасть. Я бы и оттуда попытался выбраться… Может, мне никогда не выйти на верную дорогу, но я должен попытаться. Возможно, богиня простит меня…»

Если не поздно!

Передохнув немного, он вновь отправился в путь. Только с большой натяжкой эту краткую остановку можно было назвать отдыхом. Даже конь еле плелся, а у Барда не было ни сил, ни желания подгонять его.

Холодало. Ди Астуриен попытался плотнее натянуть на себя влажный плащ. Это была слабая защита от ночной прохлады и сырости. Так же как и ряса Карлины, прикрываясь которой она пыталась защититься. Он безжалостно сорвал одеяние, швырнул в угол… Мучительные воспоминания жгли Барда. С открытыми ли глазами, с закрытыми ли он видел только одно — испуганное лицо, ее отвращение — Карлины. Слышал ее мольбы. Неужели эти видения будут преследовать его всю жизнь? Неужели ничто не поможет, даже время? В глубине сознания ясно родился ответ — в этом случае и время бессильно. Сколько бы ни каялся, как бы ни замаливал свой грех, ему теперь никуда не уйти от этого. Бард всегда будет помнить пытку, которой подверг любимого человека.