Два заповедника

— И отчего же она не была рядом с тобой, если вообще была? — спросил ва Дасти печально.

— Видишь ли, ей как раз не очень хотелось видеть меня рядом с собой, — вздохнул Артем. — Старая, как мир, история… Собственно, я ее в последний раз видел четыре года назад. По-моему, ваши четыре года не слишком отличаются от наших, так что ты можешь представить.

Сказочник тоже вздохнул:

— Четыре года? Хм, много… Наверное, ты ее сильно любишь, если с тех пор никого не нашел.

— Да я и не искал особо, — признался Артем. — Ушел в работу. Улетел с Земли к чертовой матери, в дальние шибеня…

— Н-да… По-моему, там у вас на небесах в этом смысле происходит примерно то же, что и в Поднебесье.

— Ты совершенно прав, — подтвердил Артем с чистым сердцем. — Можно летать на крыльях, можно на железной птице, а можно и вовсе сиднем сидеть в каком-нибудь дальнем и спокойном болоте, но когда дело доходит до отношений между мужчинами и женщинами, оказывается, что ничего не меняется от самого начала времен.

Некоторое время они молчали, погрузившись каждый в персональные мысли и воспоминания. Артем, летая на «Одессе», редко думал об Оксане, да и в груди ныло уже не так сильно, как первое время. А тогда, в стылом ноябре двадцать седьмого было худо, очень худо. Но — перетерпел и пережил. А это главное. Перетерпеть бы и пережить то, что теперь вывалила ему на голову хулиганка Судьба…

«Оксана давно мертва», — мысленно одернул себя Артем.

Периодически он словно бы забывал, что с момента катастрофы на «Одессе» прошло больше семисот лет, хотя, казалось бы, забыть об этом невозможно. Однако не раз и не два, засыпая, Артем мечтал, что в Поднебесье вдруг объявятся спасатели с Земли или Офелии, заберут его отсюда и переправят на Землю, и там он первым делом, конечно же, поспешит к маме — сообщить, что жив-здоров, просто на какое-то время терялся…

А потом вспоминал о семистах двадцати с лишним годах, которые его угораздило проваляться в анабиозе, и в душе становилось холодно и пусто.

Отчаяние готово было в который раз навалиться на Артема вслед за воспоминаниями, но, к счастью, его отвлек выходящий из отлетного оцепенения сказочник.

— Пора бы Тану и появиться, — заметил ва Дасти все еще хмуро. — Вечереет уже…

В Поднебесье с днями и ночами в это время года творился форменный кавардак; до северного солнцестояния оставалось меньше месяца. Артем вообще поражался — как аборигены не путаются с определением времени. Если местный час равнялся земному (что было совершенно неудивительно — в конце концов, это потомки людей, у которых в ходу именно земные временные единицы), то сутки вмещали двадцать четыре часа только в середине лета. Зато если местный год измерять не сутками, а часами, он, как это ни странно, в точности равнялся земному — ма Сайос, не задумываясь, ответил на вопрос Артема и не счел вопрос странным, хотя Артем этого боялся. Местный год длился восемь тысяч семьсот шестьдесят часов ровно. Именно эту цифру давало банальное умножение трехсот шестидесяти пяти на двадцать четыре. Артем прекрасно знал, что земной год на шесть часов длиннее. Зато тут не вставала проблема високосного года. Понятно, что местный год вмещал большее число суток, потому что сутки тут разной длины, но точное число подсчитать было попросту невозможно, потому что для каждой широты ответ разнился, да и странное время любого из солнцестояний, когда светило застывает в точке севера или юга — как считать? Это одни сутки или больше?

Тем не менее аборигены использовали термины «вчера» и «завтра», но обосновывали их воистину гениально: завтра наступит тогда, когда человек проснется. А вчера, соответственно, длилось до момента, пока человек накануне не заснул. И то, что люди Поднебесья засыпают и просыпаются в разное время, никого ничуть не волновало. Вчера — значит, двадцать — тридцать часов назад, примерно так. Завтра — через двадцать — тридцать часов.

От форменного сумасшествия Артема спасло только то, что «Колибри» он потерял на Листе вблизи экватора и в самом начале лета. Поэтому в период привыкания к миру Поднебесья он видел нормальную смену дня и ночи, да и сутки в целом не слишком отличались от привычных. Ну а к зимним сюрпризам он успел морально приготовиться, потому что поведение солнца на небе этого мира успел представить и с астрономической точки зрения, и со слов аборигенов. И к тому, что в местном годе две зимы и два лета, а весны и осени нет вовсе — тоже.