То есть. Социальный инстинкт работает и здесь. Сильный, желаемый, прогрессивный самец – тот, кто стоит на верху социальной пирамиды, чье место в социальной иерархии высоко.
24. Преинтереснейшим образом биологический инстинкт и социальный расходятся и даже противоречат друг другу – и вновь сливаются воедино.
Биологически – потребен сильный, храбрый, ну, можно еще и красивый.
Социально – потребен социально сильный, мощный, престижный.
И вот социальный инстинкт – включает биологический! И не просто люди социально значимые успешнее передают свои гены. И таким образом продолжается эволюция человека социального. Эти браки и внебрачные союзы и разовые связи – отнюдь не только по расчету. Но и – желание включается, биологическое влечение включается! Нет, не всегда, мерзкий старый урод покупает девочек чаще за деньги, чем берет на обаяние. Но:
Старые вояки, старые гении, – часто пользуются ужасным поклонением вполне молодых и привлекательных дам, и более того – бескорыстным поклонением сплошь и рядом!
А потому что они перворанговые самцы в своей стае.
25.
26. Гены перворанговых самцов пользуются повышенным спросом, даже если социальное оформление их ранга противоречит биологическому.
27. Социальная эволюция вершится также через биологическое русло. Помилуй бог, это интересно: на таком-то уровне, где женщина предпочитает человека социального вопреки даже личным интересам… Социум – это интимно…
Два возраста глупого короля
Я бы этого и не писал, если бы. Приход закономерной мысли в назначенную голову провешен через случайности, как слаломная трасса через флажки.
…Итак, близясь уже к возрасту старейшин и гуляя в любимом Петербурге по Летнему саду, я вспоминал о рассказе про шведский сад, который был разбит на этом самом месте в допетровские, допетербургские времена. Петербург вообще располагает к размышлениям более, чем любое другое место России. О бурных днях, о славе, о любви. И тут я изумился себе.
Каким образом я, отучившись шесть лет на филфаке Ленинградского университета, Университетская набережная 7/9, между Двенадцатью Коллегиями и Меншиковским дворцом, – не знаю, что было в этом здании изначально? Я не знаю или не помню, кто его строил. Для чего оно предназначалось. Что было в нем прежде Университета. Про Двенадцать Коллегий все знают – а про филфак как-то… и не говорилось промеж нами, студентами то бишь.
В этом городе, став частью его земли, лежит шесть поколений моих предков. Я хотел бы прожить в нем всю жизнь, если бы… по работе не получается. Я люблю историю его домов и дворцов. Каким образом я никогда не поинтересовался, дубак деревянный, историей родного филфака?
Следующий вопрос: а почему, собственно, я задумался об этом сейчас? Мне что, думать не о чем? Размягчение мозга наступило?
02. В восемнадцать лет я бегал сквозь питерские улицы по своим делам, волнующим и судьбоносным, интересным и веселым, и весьма мало мне было дела до окружающих красот. Нет-нет, я не был эстетическим уродом: раза два в неделю, не реже, я заходил после занятий в Эрмитаж, студенческий билет десять копеек, и бродил полтора часа, пока «баки не заполнялись» – дольше в музее у меня отказывает восприятие. У меня был абонемент в филармонию, и по первым-десятым-двадцатым числам я в шесть утра занимал очередь у касс БДТ.
Детские экскурсии со взрослыми по Эрмитажу я вспоминал с отвращением: скучен мне был ваш фарфор, ваша живопись, ваши паркеты, только рыцари ничего.
И только в двадцать шесть я стал балдеть от красоты города. Его архитектура… дальше поставьте ряд поэтичных метафор сами.
Почему меня несло на Камчатку, на Таймыр, в Среднюю Азию, – и не притягивала красота вокруг, равной которой в СССР все равно не было? «Познается в сравнении»?
Романтика – это «не здесь и не сейчас». Юношеская романтика – это переть далеко и делать не то, чем занят сейчас. И чтобы в этом месте и занятии было что-то эдакое, геройское. Гм. А на тех местах живут такие же как ты нормальные люди, которые делают нормальную работу.
Н-ну… Юношеская тяга к странствиям и перемене образов жизни – дело общеизвестное. Ценишь не то, что имеешь под боком, но жаждешь нового, далекого, иного. О'кей, парень, я согласен, это действительно дерьмовая пластинка. Но:
Почему в юности и первой молодости я не ощущал, не трогался, не впечатлялся красотой Города? которым гордился, жить в котором мечтал! Это я что, «развился эстетически»? Это – вряд ли. А чего я тогда стоял и дрожал внутри перед «Дамой в черной шляпе» Ван Донгена или «Легендой о Святом Христофоре» Мандейна?