Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

За всю мою многолетнюю карьеру детектива такое случилось со мной, друзья, впервые.

Мой живот переварит даже яичницу из шин для грузовиков, а кишкам и соляная кислота нипочем. Просто не понимаю, как это верблюжья ножка могла причинить мне такие страдания.

Нет, я кретин! Да-да, кретин! Как я раньше не вспомнил? Ведь в баре «Виски рекой» я ошибся стаканом и вместо «бурбона» выпил виски, предназначенное, видимо, Джимми Коросте.

Виски, разбавленное дозой слабительного для слонов, друзья мои, наконец-то я сообразил! Понимаете теперь, до чего они там додумались?

Чтобы вывести из строя футболиста накануне игры, огненно-страстной девицы им мало. Надо еще напоить его изрядной дозой слабительного. Вот тогда он точно будет на поле еле ноги передвигать.

К тому же есть надежда, что в тот самый момент, когда он соберется пробить по воротам, он схватится за живот и помчится в уборную.

Джимми Короста, оттого что изрядно опьянел и оттого что рядом был тренер, не решился пойти к Пушинке домой, а захотел посидеть в баре. Вот и пришлось ей расстараться со слабительным.

А потом в «Виски рекой» появился я.

Вхожу в свою контору; впечатление такое, будто ноги я позабыл в баре.

По счастью, брюки у меня узкие, и это помогает мне кое-как держаться на ногах, однако приходится временами хвататься то за стул, то за стенку.

Темно — хоть глаз выколи, а свет я зажечь не рискую.

Может, один из фараонов стоит и пялится на мое окно — не загорится ли в нем свет.

Вот и приходится пробираться ощупью.

Тут где-то должна прятаться Огреза. Пока что я не смог оглядеться вокруг, но она-то наверняка видела, как я вошел, и уж по крайней мере — слышала.

Я нашел ее под своим письменным столом, куда я обычно убираю ноги.

Хватаю ее за волосы и выволакиваю наружу. Чувствую, что она вся дрожит.

Из вороха одежды доносится тоненький голосок:

— Синьор Пипа.

— Это все, что осталось от синьора Пипы, — отвечаю.

Облокачиваюсь о письменный стол и вижу два стеклышка рядом с моим носом.

Должно быть, это глаза, решаю я еще и потому, что ее губы ищут что-то возле моего подбородка.

Такое впечатление, что и мой письменный стол вконец обессилел.

С великим трудом мне удается помахать рукой.

Ладонь натыкается на что-то твердое, и Огреза падает на пол.

Слышу, как она всхлипывает — похоже, где-то у зеленого кресла, — и на ощупь направляюсь к ней.

По дороге спрашиваю:

— Откуда ты явилась и как тебе удалось сюда проникнуть?

Она отвечает мне в промежутках между всхлипами:

— Полиция разыскивает меня, и я не могу вернуться домой. В свое бюро — тоже. Вот я и пришла к вам. Только вы можете мне помочь.

— Как ты сюда пробралась? — спрашиваю.

— Поднялась и постучала, — отвечает, — думала, вы у себя в конторе. Тут я услышала сирены полицейских машин, подъезжавших к дому. Я спряталась. Полицейские ушли и оставили дверь открытой.

Все ясно: Трам снова вмешался в мои личные дела и, как всегда, нарочно забыл закрыть дверь. Обвиню его в нарушении неприкосновенности жилища.

— Я решила, что сюда они больше не вернутся, — говорит Огреза. — И подумала, что это надежное убежище и тут никто меня не станет искать. Я вошла и стала ждать вас. Потом нашла номер вашего домашнего телефона и начала регулярно звонить вам каждые полчаса.

Она поднялась и села в кресло.

— Ты рассказала мне тьму небылиц, — говорю, — и на меня по твоей вине обрушилась лавина бед. Я постараюсь выжать из тебя правду, как выжимают сок из лимона. И будь уверена, это я умею. Но сейчас у меня нет времени. Надо перебираться в другое место — самое большее через пять минут сюда набежит толпа фараонов. И уж тогда вопросы буду задавать не я, а те, кто электричество не экономит. Они не поленятся всю ночь тебя допрашивать. Ведь по счету-то платить не им. Давай, поторапливайся, Огреза.

Хватаю ее за руку и толкаю к двери. На самом же деле хватаюсь за нее, чтобы не упасть.

— Я вам сказала правду, Пипа.

— Об этом поговорим в более подходящий момент, — отвечаю.

Мы спускаемся на лифте и выходим в переулок.

Подбегаем к «блимбусту», я сажусь за руль, она устраивается рядом.

Беру бутылку «бурбона» и щедро пополняю запас горючего в животе.

Кот в кишках задергался было, но, к счастью, тут же утих.

Фараон которого я сунул в бидон с мусором, похоже, выбрался оттуда и поднял тревогу: откуда-то уже несутся полицейские машины.

Я хорошо знаю здешние дороги и незаметно выскальзываю из сетей.

Без всяких происшествий выбираюсь на дорогу до Длинных Столбов и, едва мы выезжаем на прямую, поудобнее устраиваюсь на сиденье.

Ноги у меня по-прежнему ватные, но теперь мне легче сидеть и давить на педали.

Огреза прижалась к окошку, ей явно хочется что-то мне сказать.

— Давай, — говорю, — выкладывай свою историю.

— Я все вам рассказала утром — чистую правду.

Мне захотелось оторвать руль и хлопнуть им Огрезу по голове. Но я подумал, что тогда трудно будет управлять машиной, и подавил это желание.

— Утром, — говорю, — ты мне наврала с три короба. Для начала: в холодильнике не было никакого футболиста, а лежала бутса.

— Не знаю, как такое могло случиться, — отвечает Огреза. — Я, когда открыла холодильник, увидела там Оралу.