Два века о любви

Береги её, Боже, в дороге ко мне ль, от меня ль;

Защити её, Господи: мир всё мрачнее и строже.

Огради от безумия близких, от ловких менял,

И от веры, что я – её бог, упаси её, Боже!

Укрепи её сердце – она так опасно добра;

Сохрани этот взгляд, этот детский огонь удивленья.

Сатана не поймает её на призыв серебра —

Но чужая беда так легко ей подломит колени.

Груз, доставшийся ей, непосилен для этих плечей,

Но она донесет, и наград не попросит за это.

Не гаси её, Боже! На свете немало свечей,

Но как мало из них зажжено так вот, просто для света!..

Помоги ей, Всевышний! Её не минует печаль;

Эти тени у глаз мне любого сиянья дороже.

Береги её, Боже! – в дороге ко мне ль, от меня ль, —

Защити её, Господи!

Мир всё мрачнее и строже!..

Наиля Ямакова, Санкт-Петербург

Игрушечные волки

Ни судьбы, ни врагов не осталось —

Только крошки от пирога,

Антарктида и Маркес, и старость.

…Как же ты мне была дорога.

Погадать на икеевском воске —

Доведется ли встретить еще.

Из расплавленной белой полоски

Проступает, белея, плечо.

Только детские книги читаю.

Только подлым курсивом шепчу.

Доживаю до самого края —

И свиданья, как смерти, хочу.

Январь

Кроме ветра и смерти – никого на дворе.

Как безжалостно ясно умирать в январе.

Выпьем спирта сухого, поиграем в буру.

Расскажи мне за рюмкой, когда я умру.

Я не помню с рожденья таких январей:

Ни звезда не взошла, ни волхвы не пришли.

Только звери бегут все быстрей и быстрей.

Уже все подожгли? Нет, не все подожгли.

Замело целый двор, и весь мир замело.

Только смерть на дворе, остальное бело.

И сугробы по пояс, по шею уже.

И мороз по рукам, и мороз по душе.

И нет сил для молитв, и замерзла вода,

Только смерть навсегда и зима навсегда.

Ты мне лоб осеняешь горячей рукой.

И взрывают петарды одну за другой.

Самолет

А девять жизней – много или мало? —

А просто не с чем сравнивать, дружок.

А. Кабанов

Смерть моя с малиновым вареньем,

Мчится «Боинг», громыхает жесть.

Будто Божие благословенье,

То, что ты на свете, друг мой, есть.

Пролетаем над Атлантикой, и мнится

В этой бесконечной синеве,

Счастье – пролетающая птица,

От меня к тебе.

Не удержишь, если вдруг захочешь,

Не сумеешь в ящик положить.

Лишь бы длились эти дни и ночи,

Лишь бы только жить.

Небо синее, такого не бывает,

Будто мы давно уже не здесь,

Испокон веков грехи прощают,

Каждый каждому. И всех не перечесть.

Мчится «Боинг», грохает, трясется.

Так, бывает, ухнет, что держись.

Я приму, что так легко дается, —

Жалкую, одну-единственную, жизнь.

Александр Чернов, Киев

«Когда освещают фонарики…»