Два уха и хвост

Он старается собраться с силами, восстановить ясность ума, чтобы оценить ситуацию. Он француз, Ахилл Пармантье. Француз должен уметь вывернуться из любого положения. Но он по-прежнему отупевший. Затуманенные глаза упираются в ногу мертвого человека, все так же развалившегося в кресле в бредовой позе. Штанина задралась, и он замечает кинжал, закрепленный у лодыжки в специальных ножнах. Пармантье протягивает дрожащую руку. Ощупывает, царапает. В конце концов завладевает длинным ножом. Вот что ему было нужно. Поворачивается к столу, вставляет лезвие в хромированную ручку верхнего ящика. Затем тянет. К счастью, в этой ультрасовременной мебели все движется на подшипниках. Как по маслу.

Ящик послушно скользит, но, дойдя до стопора, останавливается, образуя маленький смешной навес над Ахиллом Пармантье.

* * *

Стевена слегка отпустил педаль газа, понимая, что если продолжит двигаться на такой скорости, то не замедлит заполучить эскорт из мотоциклистов.

Его цель? Большой особняк под Версалем, где в данный момент два трупа готовят праздник массового народного гуляния для могильных червей. Добравшись, он припрячет чемоданчик в саду и позвонит в Вену. Ему пришлют помощь; теперь они точно должны это сделать. Он продолжает ликовать, опьяненный своим дерзким предприятием. Сколько их было в том складе старья? Не меньше полудюжины. И он с ним справился, один со всеми. И это даже неплохо, что Борис там остался, его успех, таким образом, делается только блистательнее. Сейчас он уже на авеню Гранд-Арме. Скрытый в потоке, он ведет машину спокойно и благоразумно. Чемоданчик блистает на полу в ногах пассажирского сидения.

* * *

Пармантье вне себя. Паралич расползается по телу. Он еще чувствует, как бешено колотится сердце, но его беспорядочные удары не продлятся долго. Они наводят на мысль о… о чем? В голове все путается. То, чем он стремится завладеть, находится в пятидесяти сантиметрах над головой, и добраться до него невозможно. Если только… Дно металлического ящика сделано из гибкой жести. Ахилл Пармантье обхватывает покрепче рукоятку ножа и, собрав все оставшиеся силы, принимается колотить ящик лезвием. Он пробивает дно, но это ни к чему не приводит. Надо бы… Он продолжает упорствовать. Днище ящика пружинит, содержимое подпрыгивает, и начинает перескакивать через невысокий бортик. Он смотрит, как сверху сыпятся разные предметы: калькулятор, деревянная линейка, карандаши. Ты вывалишься, сволочь! И он бьет кинжалом, бьет, бьет с пылом какого-то озаренного Равайяка. Коробочка канцелярских скрепок, сигарница. Объект отказывается выходить. Он различает шум, снаружи. Крики, сирены полицейских машин, другие, более плаксивые, карет скорой помощи…

Бордель дерьма! Сейчас его заберут. Надо быстрее. Быстрее! Бы-стре-е! Он впадает в бешенство. Внезапно, шмяк! Рядом с ним шлепается плоский тяжелый предмет, весьма похожий на телевизионный пульт. Он тянется к нему. Его руки уже холодны, но они теплеют при прикосновении к прибору. В верхней его части расположена массивная хромированная кнопка. Теперь Ахиллу Пармантье остается лишь нажать на металлический выступ. Он смакует.

В это мгновение в кабинет входят люди.

Какой-то голос восклицает:

— Ну, старина, это дорога в дамки!

Давай, Ахилл, момент настал!

* * *

Стевена выкатывается из туннеля Сен-Клу. Перед ним автострада. Он прибавляет газу. Уже в третий раз за сегодняшний день он оказывается в районе Версаля. Он обгоняет попутные тачки, неуклонно стремясь вперед. Перед ним возникает голландская фура с прицепом, в сине-белых тонах, занявшая всю скоростную полосу. Вот же болван! Он, что не может принять вправо, где и следует двигаться медленному транспорту? Взбешенный Стевена принимается сигналить. Водитель фуры делает все возможное, чтобы освободить дорогу. С грехом пополам ему это удается. Стевена, обходя его, замечает на борту странные буквы в черной оправе. Какой смешной язык. Он не завершает обгон грузовика. Голландское слово, написанное на брезентовом тенте, становится последним, что он видел в этом мире.

Ибо в указанный момент там, на бульваре Гувьон-Сен-Сир, Ахилл Пармантье вдавливает хромированную кнопку на своем устройстве.

Грохочущее пламя поглощает Стевена. Он не успевает почувствовать боль, только лишь удивление, которое исчезает вместе с ним, так и не прояснившись.

Первый эпилог

Президент заканчивает чтение Минутки в тот момент, когда я вхожу в его отдельный кабинет, называемый Розовое Бюро. Он протягивает газету своему странному секретарю по частным делам.

— Очень интересно, — говорит он, — обожаю передовицы Франсуа Бриньо.

Он предлагает мне свою великолепную пишущую руку, которая не споткнется и о самые вычурные формы сюбжонктива[26] даже откровенно отвратных глаголов третьей группы…

— Привет, комиссар, когда вам предоставляют возможность действия, вы выбираете для этого крайние средства!

Он принимается напевать: «Если лагуны прекрасной Венеции…» Секретарь произносит: «тсс, тсс», призывая его к порядку. И премьер всех французов возвращается к своему барану (мне).