Два уха и хвост

Благоговея, я прослушиваю весь перечень предлагаемых наслаждений; затем останавливаю свой выбор на ванне с водорослями и классическом массаже.

Гаэтана звонит, и приходит другая красавица, чтобы взять на себя заботу обо мне. Тот же халат с зелеными обшлагами. Такой же бейджик, за исключением того, что она называется Лоика; и это вовсе не омерзительно, любой читатель коллекции Буффон тебе подтвердит.

Она равным образом блондинка, далее смотри предыдущую очаровательницу на ресепшн. Формы очень красноречивые. Ее попа, твердая, как почтовый компостер, строит мне глазки при движении.

Лоика проводит меня по застекленному коридору, украшенному по стенам пластифицированными фотографиями, представляющими пляж, обсаженный кокосовыми пальмами, до гардероба. В моем распоряжении кабинка для раздевания. Я нахожу там купальный халат цвета семги и сабо японного стиля (название «камикадзе» подошло бы…).

— Когда будете готовы, просто позвоните, — уведомляет меня Лоика.

Я неспешно разоблачаюсь.

И использую вынужденную паузу, чтобы сообщить тебе одну деталь, поведанную мне Франсиной Шокот между двумя стипль-трахами.

Во время смакования окороков совместно со своим соблазнителем она была удивлена, насколько тот загорелый. Даже спросила: «Вы прибыли из тропиков?» Он улыбнулся вместо ответа. В русском ресторане, когда он вынимал свой лопатник, чтобы расплатиться по счету, мисс Франсинунетта, у которой, как и у абсолютного большинства девиц, один глаз смотрит прямо, другой шарит вокруг, заметила абонемент фитнесс-клуба: Институт Аполлона, желтую карточку с коричневым рельефным силуэтом близнеца Артемиды.

И как, по-твоему, поступает Сан-А? Естественно, он заходит глянуть на этот шикарный клуб.

Ч. т. д.!

Когда я готов и уже в кокетливом пеньюаре, мамзель Лоика снова берет меня под свою опеку. Ванна наполнена, пора окунаться. Я скольжу со сладострастьем в мутную вязкую воду, в которой вымачиваются водоросли, с ощущением, что погружаюсь в маринад. И что сейчас из меня будут делать кроличье рагу. В таких случаях, если тебя пригласили на пирушку, рекомендую хвостик, как и в поросенке.

Какие-нибудь извращенцы и даже извращенки, которых я знаю, вообразят, что Институт Аполлона руководствуется тайскими методиками; ничего подобного. Это снобистский притон, очень шикарный и безо всяких там экивоков.

Лоика довольствуется тем, что мастерски управляет водяной струей; ловко обдавая мое тело то с обратной, то с лицевой стороны, не приветствуя господина Ваньку-встаньку даже взглядом. Смущенное сожаление спутывает по рукам и ногам мою чувственность, ко мне относятся так, словно я укрыт магической пеленой. Когда я думаю, что содержатели ночных кабачков толкают танцовщиц к проституции, а владелец Института Аполлона, наоборот, призывает своих амазонок к пуританскому целомудрию, я скорблю о том, что эти противоположные подходы нельзя поменять местами. Но, в конце концов, жизнь такова, какова есть, дерьмо тоже не что-то другое, и из него не испечешь пирога.

Когда я тщательно спрыснут, надраен, высушен, Лоика отводит меня в зал для массажа. Там я говорю себе, что будет must difficult[7] сохранить мою девичью невинность. Как только возвышенная наложит руки на мою эпидерму, бельгиец восстанет из могилы, как в Брабансонке.

Особенно когда эта девчушка доберется до экваториальных областей моей персоны. Согласен, я сохранил на себе плавки, но мортира на двух колесах никогда не позволяла себя стеснить несколькими квадратными сантиметрами стопроцентного хлопка.

Я растягиваюсь на столе. Она раскладывает на мне банное полотенце и затем отлучается. Пятнадцатью секундами позже мужик, здоровенный, как Триумфальная Арка, но чуть более приземистый, присоединяется ко мне.

Он тоже имеет бейджик на груди. У него сложное имя, даже составное; он называется Альбэн-Мишель, что побуждает меня к медитации.

Волосатее, чем он, бывает, но только в зоопарке, и оно там мастурбирует прилюдно.

— Добрый день, добрый день, — говорит он весело, протягивая мне руку, огромную, как Супер-Штандарт (возвышено обагренный кровью) на бреющем полете.

Я отваживаюсь сунуть свою десницу в это коровье вымя, растрескавшееся и расплющенное.

Какое-то мгновение я испытываю ощущения легкомысленного ветрогона, пытавшегося подхватить на лету свой монокль, упавший в дробилку отходов на собственной кухне. Затем Кинг-Конг (более Конг, чем Кинг, или же Кинг всех Конгов) принимается меня месить, и из кролика в маринаде, коим был недавно, я превращаюсь уже в тесто для наполеона.

— Вы в первый раз в Аполлоне? — спрашивает этот передвижной бельведер.

Я подтверждаю.

— Разумно, — одобряет он. — Живем в то время, когда нужно заботиться о себе, иначе сломаешься.

Я присовокупляю свое полное и безоговорочное согласие к этой массивной дефиниции.

Итак, я попал в лапы болтуна. Самое невыносимое, когда тебе делает массаж тот, кто стрекочет, то есть обламывает, без остановки. Но в данном случае я должен извлечь пользу из этой крупной помехи.