Два товарища (сборник)

Шла двадцатая минута девятого, Тани не было. Под часами остановилась какая-то девушка. Я подошел ближе, посмотрел на нее сбоку. Девушка держала в руке изящную сумочку, на которой был изображен космонавт Леонов, свободно плавающий в космическим пространстве. Подпись под рисунком гласила: «Пролетая над Крымом». Я пригляделся к этой девушке и понял, что Таню в лицо я как следует не запомнил. То ли она, то ли не она. Они сейчас все одинаковые. Делают большие глаза и прически вроде тюрбанов. Я описал вокруг девушки глубокий вираж, посмотрел ей в лицо – ничего не понял. Сделал еще один круг в надежде на то, что если это Таня, то она узнает меня. Девушка взглянула на меня равнодушно и отвернулась. Значит, не Таня. Я отошел к газетному стенду, прочел заголовки: «Не снижать темпы заготовки кормов», «Новые злодеяния расистов», «Москва приветствует высокого гостя», «Демократия по-сайгонски», «Замечательная победа советских ученых», «Переполох в Белом доме».

Я вернулся к часам.

Ребят с гитарой на скамейке уже не было, на их месте сидели старичок с газетой и старушка с вязаньем. Было без пяти девять. Ну что ж, не пришла – значит, не пришла. Я пошел было по улице в надежде встретить Толика, но тут же вернулся. А вдруг она что-нибудь перепутала и решила, что мы встречаемся не в восемь, а в девять.

Я проторчал там еще ровно двадцать минут и только после этого ушел.

Толика я нигде не встретил, он был уже, наверное, в парке. В парк мне идти одному не хотелось, я вернулся домой.

После полета со Славкой во мне что-то словно бы перевернулось. Где бы я ни был – на работе, дома или на улице, – я все время представлял себе, что летаю.

Мама с бабушкой чувствовали, что со мной что-то произошло, но никак не могли понять, что именно, а я им ничего не рассказывал, понимая, что это бессмысленно – все равно не поймут.

Мать однажды не выдержала и спросила:

– Что ты ходишь все время словно очумелый? Может, у тебя какие-то неприятности? Неужели ты не испытываешь желания поделиться с родной матерью?

– Мама, у меня нет никаких неприятностей, – сказал я, – у меня все в порядке.

Вскоре, однако, меня крупно разоблачили. Как-то я вернулся домой с работы раньше обычного. Мама с бабушкой стояли над фанерным ящиком от посылки, в котором у нас хранились документы. Сейчас содержимое ящика было вывалено на стол беспорядочной грудой.

– Чего вы тут роетесь? – спросил я с самым беззаботным видом.

Мама выпрямилась и строго спросила:

– Где твой аттестат?

Я хотел сказать сразу правду, но не решился и уклонился от прямого ответа:

– Какой аттестат?

– У тебя что, много разных аттестатов? – повысила голос мама.

– А, – сказал я, – разве его здесь нет?

– Валера, куда ты дел аттестат?

– Я его не брал, – сказал я.

Мама подошла ко мне.

– А ну, посмотри мне в глаза.

– Да что там смотреть! – Я рассердился и пошел к себе в комнату. – Нет аттестата, я его сдал.

Мама пошла за мной и встала в дверях.

– Куда сдал? – тихо спросила она.

– Куда надо, туда сдал, – сказал я. – В конце концов, я уже достаточно взрослый человек и могу сам распоряжаться своей судьбой.

Мама не отступала:

– Я тебя спрашиваю, куда ты сдал аттестат?

– Куда, куда, – сказал я. – В военкомат.

– Зачем? – Несмотря на всю суровость маминого тона, глаза у нее были испуганные. Мне стало ее жалко, и я сбавил тон.

– Мам, ты не сердись, – сказал я, – я подал заявление в летное училище.

– Так я и знала, – сказала бабушка и всплеснула руками.

Мама вошла в комнату и села на кровать.

– Это правда?

– Правда, – сказал я, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– И ты все хорошо продумал? – спросила она, помолчав.

– Да, мам, – сказал я. – Я все продумал. Я летал недавно на самолете, меня катал Славка Перков, и я понял, что хочу быть летчиком. Я не хочу быть энергетиком.

– Но почему обязательно энергетиком? – закричала мама. – Ведь есть много других специальностей. Ты можешь стать физиком, металлургом, железнодорожником. Неужели ты не можешь выбрать из всех одну какую-нибудь приличную специальность?

– Я уже выбрал, – твердо сказал я. – Я буду летчиком.

Мама попыталась воздействовать на мои сыновние чувства.

– Валера, – сказала она, – прошу тебя, пойми меня. Если ты будешь летать, я никогда не буду спокойна. Неужели ты не можешь понять, что ты у меня единственный сын. Что, если, не дай бог, с тобой что-нибудь случится, я этого не переживу.

Я промолчал.

– Короче говоря, – успокаиваясь, сказала мама, – ты сейчас же пойдешь в военкомат и заберешь документы.

– Да ты что? Кто мне их отдаст? – сказал я.

– Если попросишь как следует, отдадут. В крайнем случае, можешь сказать, что мама тебе не разрешает поступать в это училище.

Тут мне даже стало смешно.

– Ну и чудачка ты, – сказал я. – Да что это такое ты говоришь? Как это я пойду в военкомат и скажу, что мама не пускает меня в училище?

– Да, так и скажешь, – сказала мама. – И ничего тут смешного нет.

– Как же не смешно, – сказал я. – Да надо мной там весь военкомат обхохочется. А если будет война, я тоже скажу, что мама не пускает?