Наконец дошла очередь и до кукурузы. Костя решил вылущить початки и растереть кукурузные зерна между камней. Работа оказалась утомительной и малоуспешной. Несколько раз Костя прищемлял себе пальцы до крови, а мука все же не получалась, а получалось нечто вроде крупы, смешанной с шелухой. Костя попытался изготовить из нее мамалыгу, которую ели молдаване. Действительно, у него получилась настоящая мамалыга — желтая, с румяной корочкой, аппетитная на вид и очень жесткая, пресная на вкус.
Слава тем временем не сидел сложа руки. Он нарезал тонких гибких лозин и сплел диковинной формы корзинку. Костя раскритиковал его работу, однако Слава полагал, что форма не имеет значения — важно содержание. А корзинка вместительная, прочная, стало быть с этой стороны вполне удобна.
У Славы имелся план, который пока он не хотел открывать придирчивому другу. Он нарезал еще одну большую охапку гибких прутьев и забрался с ней подальше в кусты. Не возвращался он до самого вечера. Костя уже собрался его искать, когда Слава предстал перед ним, держа в руках нечто похожее на длинную плетеную дорожку…
Это был бредень собственной его, Славы, конструкции. Слава убежденно заявил, что этот бредень ничем не уступает настоящему и, если бы ему дали возможность, он тотчас доказал бы это.
Более подробные объяснения пришлось отложить до утра. Оба изобретателя сильно проголодались и с жадностью накинулись на испеченную Костей мамалыгу, запивая ее горячей водой из чугунка. Потом потушили огонь, замаскировали вход в землянку. Слава лег спать, а Костя остался дежурить. После ухода Семенцова они решили нести вахту: один с вечера до полуночи, второй — с полуночи до утра.
Славе не спалось. Ему обязательно хотелось испытать свой бредень, не нарушая в то же время приказа Семенцова. Поразмыслив, он нашел выход. Запрет Семенцова касался моря и лодки — так во всяком случае он считал; о речке ничего не говорилось. А в речке можно испробовать бредень и без лодки. Придя к такому заключению, Слава успокоился и заснул.
Утром опыт был произведен.
Мальчики отыскали такое место, где Казанка была не очень широка и густо заросла с обоих берегов лозняком. Удостоверясь в полной безопасности и скрытности места, Костя и Слава разделись и вошли в воду. Первый заход не дал ничего, второй — тоже. Оба продрогли (донная вода в Казанке оказалась удивительно холодной), и Костя, сердито передернув костлявыми плечами, объявил, что не желает больше заниматься подобной чепухой.
Слава едва уговорил его попробовать еще один раз. Это было его изобретение, а какой изобретатель легко откажется от своего детища! Круглое, исхудалое лицо Славы выразило волнение, мокрые волосы лезли в глаза, он только встряхивал головой.
Мальчики двигались навстречу друг другу и медленно приближались к берегу, стараясь не хлюпать и не шуметь, чтобы не распугать рыбу. Вот они сошлись нос к носу, ступили на берег… Крохотный карасик дрыгал хвостом, застряв в одной из щелей самодельного бредня.
Это был весь улов.
— Жирненький! — сказал Слава.
Костя, не отвечая, схватил карася под жабры и швырнул в чугунок с водой. В обед они лакомились жаренным на угольях карасем и опять сожалели, что нет с ними Семенцова.
Труд и заботы не оставляли, казалось, времени ни на что другое. Но так только казалось. Сидя вечерами у входа в землянку и глядя на гаснущее небо, или ночью, на вахте, мальчики думали о многом таком, о чем прежде не думали. Они вспоминали школу, учителей, уроки истории, которую оба любили, и преподавательницу русского языка Зою Павловну, с которой Костя был не в ладах.
— Знаешь, — говорил ему Слава, — может, ты зря на нее обижался. Что же ей делать: попробуй не будь строгой, кто тогда станет учить грамматику?
На этот довод Косте нечего было возразить: положение Зои Павловны тоже нелегкое.
И еще они вспомнили товарища Аносова, присутствовавшего нынешней весной в школе на пионерском сборе. Было очень весело, ребята повязали ему на шею пионерский галстук…
Одна за другой проходили перед ними картины недавней жизни, и она представлялась теперь недостижимо прекрасной. Почему они прежде не замечали этого? То было уже недетское чувство — горечь и грусть о невозвратном. Они думали о погибших родных, о войне и о том, что оба они должны бороться с фашистами. Об этом Костя и Слава думали чаще всего.
Бороться с фашистами… Но для этого нужно иметь оружие. Без оружия они просто мальчики — и ничего больше. Костя даже поспорил со Славой, который находил, что разведчику, например, можно обойтись без оружия: ему требуются только смелость и хитрость.
— Вот ты смелый, а я нет, — сказал Слава, глядя товарищу прямо в глаза своими черными круглыми, прежде постоянно улыбавшимися, теперь сосредоточенно-внимательными глазами.