Два талисмана

— «Светлая госпожа Милеста, твоя красота сразила и покорила меня, и я жажду открыть тебе сердце. Во время праздничного ужина я покину застолье раньше остальных гостей. Умоляю тебя после этого тоже оставить пирующих и, обогнув особняк со стороны Грибоваренной улицы, постучаться в зеленую калитку. Немой слуга отворит дверь и проводит тебя к тому, кто готов пасть к твоим ногам».

Некоторое время девушки молчали. Жаркий румянец растекался по лицу Милесты.

Наконец она не выдержала:

— Что он себе позволяет? Я порядочная девушка!

— Да, письмо бесцеремонное, — кивнула Авита.

— Эй, — изумилась Эртала, — ты что, вздумала отказать Хранителю? Ну, дура…

— И пусть дура! И откажу! Прямо сейчас пойду к этому… кто он там — слуга, секретарь? И скажу, что зря его хозяин о себе воображает…

— А ну, стой! — прикрикнула на нее Авита. — Ты и впрямь дура. Разве можно унижать высокородного господина при его слугах?

— Точно! — кивнула Эртала. — Секретарь, конечно, твои вопли не перескажет господину слово в слово, но даже сам отказ…

— Если решила отказать, — размышляла вслух Авита, — надо это сделать письменно. И учтиво. — Она обернулась к Эртале. — Кстати, это не так уж глупо. Может, первый отказ покажет Хранителю, что девушка знает себе цену. Не простушка деревенская.

— Ну, разве что так… — пожала плечами Эртала и подошла к столику, на котором стоял злосчастный кувшинчик с остатками чернил и коробка с несколькими очиненными перьями.

— А ну, слезай со стола! — приказала она Милесте. — Не загораживай свет, и так темнеет уже.

Она положила кувшинчик набок, чтобы добраться до его содержимого, обмакнула перо в чернила и, склонившись над столом, начала писать на обороте письма — быстро, уверенно, не задумываясь.

— Ты повежливее там! — забеспокоилась Авита.

— Не учи меня отказывать мужчинам, я это с тринадцати лет умею, — высокомерно отозвалась Эртала. — Вот, готово!

И прочла вслух:

— «Смиренная служанка высокородного господина не считает себя достойной его бесценного внимания и не осмелится прийти на свидание, даже рискуя рассердить Сына Клана… Но разве скромный полевой цветок разгневать может царственную пальму?»

— Отлично! — оценила Авита. — Ты умница. Этакий учтивый удар по высокородной морде — и слова из роли, которые переводят все на шутку…

— Мне бы так складно не ответить, — признала Милеста.

— Держи, — сунула ей бумажку Эртала. — Чернила не смажь, не просохли еще. Беги, ищи секретаря.

Милеста умчалась.

Эртала ухмыльнулась ей вслед:

— И почему это мне кажется, что секретарю она передаст не мое письмо, а ответ на словах?

— Думаешь, согласится на свидание? — удивилась Авита. — По-моему, она не такая…

— Угу. Добрая. Честная. Хорошая. Такая хорошая, что мне рядом с нею почему-то страшновато.

* * *

На сцене разноголосо галдело восстание горожан. Хранитель Аршмира не уделял ему и тысячной доли того внимания, какое уделил бы настоящему мятежу в подвластном ему городе. Откинулся на спинку кресла, устремил взор куда-то выше сцены.

Сидящий позади Хранителя Гурби, еще в начале представления заметивший в зале курчавую рыжую макушку Ульдена, решил, что настал удобный час выполнить обещание, данное лекарю.

— Господин мой, — сказал Вепрь негромко, — прошу простить, что отрываю от спектакля, но дело срочное и, как я полагаю, важное. Лекарь Ульден из рода Ункриш уверяет, что завтра может свершиться злодеяние — и тень вины падет на весь Аршмир.

Хранитель раздраженно дернул уголком рта, но ответил учтиво:

— Полагаю, лекарю Ульдену лучше обратиться к начальнику стражи.

— Ни в коем случае, — твердо ответил Гурби. — Если лекарь не ошибся и злодеяние действительно свершится, в нем могут посметь обвинить особу Хранителя.

— Что? — изумился Ульфанш несколько громче, чем это позволительно в театральной ложе. Аштвинна недовольно обернулась. Хранитель виновато улыбнулся жене.

Гурби продолжил еще тише:

— Поэтому лучше разобраться в этом деле без лишнего шума.

— Хорошо. В чем там дело?

Гурби подался вперед и совсем уже тихо, на ухо Хранителю, произнес несколько слов.

— Что за вздор? — растерялся Ульфанш.

— Лекарь уверяет: в короткой беседе без посторонних он сумеет доказать, что это не глупая фантазия.

— Ну… хорошо. Я поговорю с ним между спектаклем и праздничным ужином.

* * *

Спектакль завершился под оглушительные аплодисменты и вопли зала. Лекарь Ульден, взглянув в сторону сидящего неподалеку юного Лейчара, с удовольствием заметил, что тот тоже кричит — счастливый, раскрасневшийся. Вот и славно. Глядишь, и расстанется со своей застенчивостью.

Актеры, слишком переволновавшиеся и уставшие, чтобы радоваться, двинулись на сцену — на поклон. Раушарни дал тычка Мирвику:

— Что встал столбом? У тебя же роль со словами!

Только сейчас до Мирвика дошло, что его место сейчас на сцене, среди счастливцев, которые не изображали молчаливую прислугу или горластую толпу, а доносили до зрителя поэтические строки.

Когда юноша появился на сцене, вся уличная шантрапа, восседавшая на потолочных балках и на полу в проходах, принялась радостно орать:

— Мирвик!.. Мирвик!..

Раушарни, почти не шевеля губами, одобрительно сказал: