Лекарь закончил накладывать на голову десятника аккуратную белую повязку, похожую на странный головной убор. Затем отошел, зазвякал склянками где-то слева. Ларшу лень было повернуть голову в ту сторону. Он не отводил взгляда от рыженькой Пилюли, улегшейся в полосе солнечного света из раскрытого окна, и наслаждался покоем и безопасностью.
Ульден вернулся к десятнику, бережно приподнял его за плечи, дал глотнуть чего-то из керамического сосуда:
— Вот так, вот и полежи, сейчас уснешь. А я пока твоим напарником займусь.
Подошел к Ларшу, осмотрел обработанную рану и бросил хлопотавшему над нею мальчишке:
— Молодец.
Тот засиял от гордости.
— Легкая рана, — сказал лекарь Ларшу. — Так, порез, зашивать не надо. Странно, что справа.
— Меня левша приласкал.
— А, понятно… Ничего, сейчас перевяжу, до Дома Стражи сам дойдешь. Я черкну записку командиру, чтоб тебя на сегодня домой отпустили.
— В чем же я пойду? — Только сейчас до Ларша дошло, что его рубаха с прорехой от ножа и с живописными кровавыми пятнами — не самый лучший наряд для прогулки по Аршмиру.
Лекарь улыбнулся:
— Одолжу свою рубаху, только вернуть не забудь… О, десятник уже уснул… А ты есть хочешь?
Есть Ларш, как ни странно, хотел.
— Сейчас кухарка что-нибудь состряпает. Но сначала выпьешь отвар шиповника. Он, должно быть, уже остывает. Конечно, это не Снадобье Всеисцеляющее, но…
— Всеисцеляющее? А разве такое есть на свете?
— Нет. Но будет.
Перевязывая Ларшу рану, Ульден принялся рассказывать о своей заветной мечте — средстве, которое покончит со всеми болезнями в мире. Говорил он увлеченно и жарко, а руки ловко и туго стягивали ребра Ларша холщовыми полосами.
— Вот и порядок, — сказал он, закончив работу. — Рубаху натянешь — ничего и видно не будет. А вот если бы у нас было Снадобье Всеисцеляющее…
— Да понял я уже, понял, что это Снадобье — нужная штука…
— Нужнее всего на свете, — с неожиданной жесткостью ответил лекарь. Он перестал улыбаться, глаза его сверкнули фанатичным блеском. — Дороже денег, ценнее жизни, важнее распрей между государствами. Потому что выживание Человека — не каждого по отдельности, а всех людей на свете — самое главное дело на всех материках и островах. Я не знаю, не могу придумать такой цены, которое жаль было бы заплатить за Снадобье Всеисцеляющее!
— Кто про что, а Ульден про Снадобье, — послышалось от двери.
На пороге стоял Гурби Озерное Жало из Клана Вепря. Нарядный, с витой золотой цепью на шее, в лиловом бархатном камзоле с вышитой на груди гигантской головой секача.
— Я за тобою, прямо из Наррабанских Хором. Верши-дэр попросил взять тебя в охапку и притащить на праздник.
— Я и сам туда собирался, — сдержанно ответил лекарь. — Но позже. Сейчас я занят.
Вепрь только сейчас соизволил обратить внимание на пациента, которого Ульден закончил бинтовать. Вгляделся. Вытаращил глаза.
— Приятель, ты здесь? Что, доигрался в стражника? Сильно тебя зацепили?
Ларш метнул взгляд на десятника. Аштвер уже спал: снадобье подействовало.
И все же игра в «простого парня», увы, закончилась. Доктор-то здесь и все слышит…
С легким сожалением Ларш убрал ладонь от груди. Нефритовая фигурка спрута качнулась на серебряной цепочке.
Ульден, не сдержавшись, охнул.
— Нет, пустяковая царапина, — ответил Спруту Вепрь.
— Вот они, твои забавы, до чего доводят, — назидательно сказал Гурби. — Какие-то грабители-воры-убийцы посмели дотронуться до Сына Клана. Ну, хватит тебе по задворкам разную шваль ловить. Твое место — во дворце Хранителя. Или на приеме у Верши-дэра… о, вот именно, на приеме! Раз царапина у тебя несерьезная, то одевайся и пошли праздновать.
— Так меня вроде не приглашали…
— Думаешь, Верши-дэр не обрадуется племяннику Хранителя? — изумился Вепрь.
Он был прав. Ларш и раньше слышал, что в Наррабанские Хоромы аршмирская знать приходит без приглашения.
И тут Спруту остро захотелось оставить позади игру, которая перестала быть игрой. Оставить позади грязные закоулки и громил с дубинами. Побыть среди веселой, беспечной знати. Отдохнуть…
Но что скажет дядя? Племянник струсил, не справился с навязанной ему должностью, сбежал…
Ларш кончиками пальцев коснулся тугой повязки на боку. Рана уже почти не болела.
Вот и нет! Не струсил!
— Кажется, наш почтенный лекарь обещал мне записку для командира? Чтобы меня со службы отпустили?
Гурби насмешливо хмыкнул. Не одобрял он забав молодого Спрута.
Ульден, уже справившийся с изумлением, кивнул:
— Не только напишу, но и сам с Джанхашаром поговорю. Мы же будем проходить мимо Дома Стражи.
— И еще… мне кажется, обещана была рубаха? Только на время, пока я не зайду к себе переодеться. Это тоже по пути.
— Конечно. У нас одинаковые фигуры, и если Спрут не побрезгует…
— Спрут будет благодарен. Идем прямо сейчас, как только я оденусь?
Лекарь взглянул на Гурби. Тот стоял у двери, непоколебимый, как скала, и был тверд в своем решении немедленно утащить Ульдена на праздник.
— Ну… ладно. Мой пациент все равно спит. — Ульден глянул на десятника. — А когда проснется, поухаживать за ним могут и мои слуги. Им это не впервые…