Два солдата из стройбата

Приближаясь к кузне, он издалека учуял соблазнительные ароматы жареной картошки. Внутри помещения они оказались ещё ярче и головокружительнее. На маленьком огне горна в открытой сковородке потрескивала картошка, аппетитно лоснясь в свете тусклой лампочки зажаристыми корочками. Итунин поздоровался с Петровым за руку и пробормотал куда-то в угол: «Жена… это… сало…посмотри…» Переведя это странное высказывание на общедоступный язык, Петров понял, что жена, очевидно, прислала кузнецу посылку, и он позвал товарища попробовать давно забытые заветные дары. Кузнец снял с горна сковородку и поставил её на столик. Парни с удовольствием поели картошку, и Петров после еды стал осоловело хлопать веками. Пока Итунин колдовал над чаем да стряхивал за порогом кухни потрёпанную дерюжку, заменявшую ему скатерть, Петрову явственно слышался какой-то странный писк, исходивший непонятно откуда. Мутная, размытая мысль пунктиром мелькала в его голове, – наверное, это дремота посылает ему своих потусторонних гостей – неясные звуки, нечёткие видения… Как-то замедленно и глухо звучал голос кузнеца, предлагавший ему чифирь, и Петров усилием воли заставил себя взбодриться и отказаться от чифиря. Кузнец сделал обычный чай, разлил его по кружкам, положил на стол слипшиеся в бумажном кульке карамельки. Петров опять заставил себя проснуться и с удовольствием попил чаю, но после этого его ещё больше разморило, и он стал ещё сильнее хлопать веками, пытаясь отогнать от себя назойливую дремоту. Во сне он видел, как по дерюжке стола между алюминиевых кружек сновал серый симпатичный мышонок и, смешно шевеля носиком, принюхивался к кульку с конфетами. Потом Петров осознал себя лежащим на диване и услышал голос Итунина: «Вставай, военный… уже утро… иди в казарму…». Петров нехотя встал, попрощался с кузнецом и вышел в морозную ночь. За его спиной из открытой двери кузни что-то неясно пискнуло…

Следующим вечером Петров нашёл Итунина в дальнем углу ленинской комнаты. Кузнец сидел в полутёмной нише и, сгорбившись горою, держал перед собой огромную, натруженную, похожую на корявую лопату ладонь. На ней сидел крохотный мышонок и водил носиком из стороны в сторону. Кузнец в умилении любовался зверюшкою и гладил её указательным пальцем другой руки. Когда Петров подошёл поближе, Итунин смущёно свернул ладонь и бережно положил мышонка в карман своей рабочей куртки. Мышонок пискнул и затих в норе кармана.

Потом прошло какое-то время; Петров ходил со своим взводом на трассу, кузнец пропадал в кузне, редко появляясь в казарме, и однажды в воскресенье, когда, казалось бы, планеты должны были благоприятствовать спокойному, мирному времяпрепровождению служивых, Петров стал свидетелем безобразной сцены.

Итунин сидел на застеленной койке и писал письмо, очевидно, жене, потому что на тумбочке перед ним стояла её фотография. Видно, письмо давалось ему с немалым трудом, – он морщил лоб, часто зачёркивал написанное, время от времени ронял ручку, неуловимо ускользающую из его грубых пальцев, и тёр глаза тылом ладоней. Внезапно к кузнецу подбежал маленький вёрткий Файзиев и схватил с тумбочки фотографию. Выскочив на «взлётку», он мигом спустил штаны и на глазах у всех ухватился рукой за своё возбуждённое мужское естество. Другая рука его держала фотографию итунинской жены. «Сеанс!» – истерично выкрикнул Файзиев, сознательно привлекая внимание всей казармы. В углу, на лежбище «дедов» похабно гоготали сержанты. Файзиев начал процесс, целясь своим взметнувшимся обрубком прямо в лицо на фотографии. Кузнец, между тем, вышел из ступора и в ярости ринулся к обидчику. Вид его был страшен. Он походил на сбесившуюся гориллу. Лицо его, за пару минут до случившегося сиявшее безмятежною нежностью, вдруг исказилось гримасою безумия. Он подскочил к Файзиеву и схватил его за горло. Тощенькая шейка узбечонка уместилась в одной руке кузнеца.

Гогот в сержантском углу прекратился. Казарма затихла.

Итунин, издавая сквозь оскаленные зубы странные клокочущие звуки, в ярости сжал пальцы на горле Файзиева и стал его душить. Никто не вмешивался. Файзиев хрипел и беспорядочно махал в воздухе руками, не в силах помешать роковой неотвратимой силе.

В этот момент в казарму вошёл прапорщик Васильев. «Стоять, стоять!» – бешено заорал он от самых дверей. Но кузнец и ухом не повёл. Файзиев уже задыхался, и губы у него были синие. Тогда Васильев ринулся к солдатам, на ходу выхватывая из кобуры пистолет. Подбежав, он сунул дуло в лицо Итунину, с силой впечатав холодный металл в его левую скулу. Кузнец дико повёл безумными глазами и ослабил чудовищную хватку. Файзиев рухнул на пол. «Десять суток ареста!» – приказал прапорщик и, судорожно дыша, вышел из казармы.

Через час приехал «козлик» с «краснопёрыми», и Итунина увезли в город на гарнизонную гауптвахту.