Два шага назад

В домике я, не раздеваясь, рухнул на койку, накрыв голову подушкой. Псих деликатно свалил, прихватив рисовальные принадлежности и давая мне побыть наедине с самим собой.

Что делать? Кому верить? Куда бежать?

Комнатка показалась запертой клеткой. Душной, липкой, сродни приговору суда о пожизненном заключении. Окно и выход — обманка. Даже если выскочить — та же клетка, только перекрашенная в другие цвета. Издевательство над заключённым, посаженным на цепь безвыходности.

Перейти линию фронта? Сдаться в плен? Да кому я нужен... Подстрелят или те, как врага, или эти, как дезертира. При самом счастливом исходе — тюрьма.

Рвануть в тыл, вырезав воинский ID, и спрятаться в глухомани? Угу, конечно... Таких умных, как я, военная полиция наверняка пачками ловит. Имеет методы... Да и жрать я что стану? С кредитами в обменник не сунешься, в деревенском магазине за них ничего не купишь. Бумажки бумажками, а не деньги.

Поискать понимание у начальства? Что я им скажу? Здрассьте, я стукач СБН, о чём давал расписку по всей форме? Так они вполне логично спросят, с какого перепуга я раньше не пришёл, до встречи, и зачем пришёл после. Не факт, что они бы мне помогли, но аргумент убийственный. «Да!» — как любит говорить Псих, неуловимо копируя интонацией приснопамятное «гыканье» Сквоча.

Нашёл, кого послушаться и в разведчика поиграть… Ненормального! Пошёл бы к начальству сразу, а теперь... «Титан» в полном праве на ворота укажет, где меня уже будут ждать.

— Не спишь? — негромко донеслось от дверей. Мой первый номер, лёгок на помине.

— Какой уж тут сон, — буркнул я во влажное от дыхания одеяло, не вынимая головы из-под подушки.

— Тогда вставай.

— Не хочу.

— Вставай, — дёрнул он меня за щиколотку. — Я к тебе. Показать хочу.

— Новый комикс? Завтра посмотрю.

— Комикс подождёт, — в его руках оказались обе мои ноги. — Я тебя вытащу. Ты от меня не спрячешься.

Дёрнувшись, я высвободился из его лап и высунул лицо из своего укрытия.

— Чего?!

— Я выиграл, выиграл! — почти пропел Псих, хлопая в ладоши с зажатым в них коммуникатором. — Посмотри. Интересно, — он почти насильно впихнул мне свою звонилку. — Нажми «воспроизведение».

На экране замер открытый файл с каким-то видео. Пожав плечами, я тыкнул нужную иконку и уставился на ожившую картинку.

Боец. Молодой, немногим старше меня. Стоит у стены, форма обычная, головной убор отсутствует, на рукаве — наш, бригадный шеврон. Вооружён стандартной винтовкой. Съёмка ведётся сбоку и немного сверху, без подрагивания — наверняка через систему видеонаблюдения. В армии их любят устанавливать для присмотра за личным составом и ради удобства военных прокуроров. Люди ведь разные на службу попадают, отбора, как в «Титан», нет. Обычные контрактники, после учебки. Могут и поскандалить, и подраться, и отчебучить что-нибудь этакое, за что потом всё подразделение пострадает.

А следящие глазки дисциплинируют, сдерживают многие горячие головы от необдуманных действий. Удовольствие недорогое, зато снимающее множество вопросов, случись какое ЧП. Исключение — непосредственно зона боевого соприкосновения. Там не ставят. Там — кто уцелел, тот и прав. Накосячившего либо свои пристрелят, либо спишут жертву на боевые потери с выплатой страховых и похоронных родне. По ситуации.

За бойцом наблюдать мне быстро надоедает, но Псих, заметив это, строго одёргивает.

— Не отвлекайся.

Возвращаюсь к просмотру. Звука нет, кино можно считать немым. Боец прохаживается вдоль стены, голова опущена. Потом садится, вскидывает подбородок, упирает винтовку прикладом в землю, двигает рукой... Я услышал выстрел даже сквозь беззвучие.

Тело вздрогнуло, почти не сгибаясь, завалилось на бок. На стене — пятна. Ролик закончился.

— Ты мне зачем это показал? — не скрывая раздражения, поинтересовался я у своего первого номера.

Тот улыбался. Мило, внимательно глядя мне в глаза. Типичный дурачок, счастливый от того, что с ним хоть кто-то заговорил.

— Не делай так, — скороговоркой выдал Псих. — Так делать не надо. Если заскучаешь — скажи, но так не делай. Я очень расстроюсь, что мой друг больше не сможет дружить. Вот он не пришёл, не поделился, и умер. Жалко.

Ну вот, опять... Я уже приметил, что такие приступы наивности у моего первого номера случаются лишь в минуты волнения и не знал, как к этому относиться. С одной стороны — искренность переживаний за меня подкупает и приятна, с другой — лёгкий неадекват. Это как рядом с работающей косилкой стоять. Умом понимаешь, что если к ней не лезть, то и она не тронет, однако присутствие движущихся лезвий постоянно напоминает об опасности.

— Не буду, — пообещал я, не отводя взгляда.

— Правда?

Большой ребёнок...

— Честное слово.

— А я придумал, что нам нужно сделать! С нашей проблемой! Той самой, про которую ты думаешь!

В горле появился ком. Наша проблема... Именно так он сказал, я не ослышался. Этот человек... он... он реально видит во мне друга! Не просто называет, а считает таковым. При этом совершенно ничего не зная о моём прошлом. Верит на слово, с расспросами не лезет, просто помогает. Потому что друг.

Как же мне этого не хватало.

— И что?