Два путника в ночи

…Каждый день она просматривала объявления о работе. Чертежники никому не были нужны. Нужны аудиторы, программисты, учителя иностранного… секретарши до двадцати пяти… Знаем, что это за работа! А, кроме того, ей уже давно не двадцать пять.

«Какая дура! – сверлила мысль. – Почему она выбрала Виталика? Молодая, глупая, романтики захотела. И получила! А Волоша Смолянский был такой… такой… незначительный! Влюбленный, покорный, с собачьими преданными глазами». Римма чувствует раздражение – если бы он тогда вел себя по-мужски… как бым Виталик…

«Идиотка! – одергивает она себя. – Если бы он вел себя, как Виталик, он и был бы Виталиком! Ну, почему нас, баб, всегда тянет на яркую дешевку?»

Она вздыхает, уже в который раз, – прямо наказание какое-то, как больная лошадь.

… – А что ты можешь делать? – спросил Волоша, выслушав ее сбивчивую просьбу о работе и без улыбки глядя на нее… хотя, какой он теперь Волоша! Владимир Иннокентьевич. Римма избегала называть его по имени.

– Все, что угодно, – ответила она.

– Так не бывает. Бухгалтером сможешь?

– Наверное, не смогу.

– Вот видишь. А на аудиторские курсы пойдешь?

– Я не против, – говорит Римма, стараясь придать голосу твердость.

– А чем ты занималась до сих пор?

– Шила, торговала на рынке («Прятала лицо от знакомых», – добавляет мысленно), работала в парфюмерном отделе… (Пока заведующая не выставила на улицу, приревновав к мужу.) В банке деньги считала…

– И…?

– У меня не очень хорошо получалось.

– Почему?

– Не знаю, почему. У твоей Светы получилось бы лучше.

– Понятно. А что бы ты хотела делать? – Он окидывает ее оценивающим взглядом.

Римма вспыхивает и думает: «Ну и пусть! Я на все согласна. Не шпалы же укладывать».

Какие шпалы? При чем тут шпалы?

Смолянский рассматривает ее лицо, переводит взгляд на плечи, грудь… Римма чувствует себя рабыней, выставленной на продажу… неправда, не рабыней, не живым человеком, а вещью, товаром, так как во взгляде Смолянского нет той особой «мужской» заинтересованности… взгляд у него, как… у купца, а не у того, прежнего Волоши Смолянского.

– Еще вина?

Он, не дожидаясь ответа, наливает ей красного. Смотрит, как она залпом осушает свой бокал… с удовольствием смотрит… Римме все равно. Она опьянела и теперь может взглянуть прямо ему в глаза…

– Пошли! – поднимается Волоша и бросает на стол деньги. – Паша, привези ключ от «Промыслов», – приказывает он в телефон.

«Какие еще промыслы?» – думает Римма. Она чувствует приятную расслабленность после хорошего обеда и вина, и ей никуда не хочется идти…

Он привез ее к бывшему магазину «Народные промыслы», давно закрытому, с темными немытыми окнами. Была поздняя осень, ноябрь, кажется, сыро и ветрено. Паша, парень в черной кожаной куртке, завидев машину хозяина, выскочил с ключами из потрепанного «Порше». Дверь отсырела и подалась с трудом, натужно заскрипев.

Они вошли – Волоша впереди, Римма за ним. Павел остался на крыльце. В лицо пахнуло сыростью подвала. Волоша включил свет. Загорелась тусклая лампочка на длинном шнуре, свисающем с потолка, и осветила неприглядную комнату, пустую, если не считать кучи мусора под окном-витриной – битый кирпич, старые газеты и осколки стекла.

Римма недоуменно озиралась. Две двери вели в подсобную комнату и туалет… Волоша дернул ручку сливного бачка… в трубах что-то заскрежетало, заухало, и из бачка ринулся поток ржавой воды… Неприлично розовый обмылок сиротливо лежал на умывальнике, и чьи-то громадные резиновые сапоги валялись в углу.

«Вот и вся романтика», – подумала Римма, трезвея.

– Приобрел по случаю, в счет уплаты долга… – сказал Волоша, и она вздрогнула. – Были кое-какие мысли, да руки так и не дошли, а тут обвал на бирже, не до того было. Уже два года стоит. Возьмешься?

– А что делать надо?

– Ты помнишь, что тут было раньше?

– Сувениры… кажется.

– Правильно! Торговая точка была, магазин. Ну, вот и открывай магазин. Не обязательно сувениры, торгуй дамским бельем, косметикой, всякими вашими штучками… Рынок – хорошая школа, даже если ты был двоечником.

– А деньги?

– Ты давай сядь, прикинь конкретно и реши, чего надо, в смысле ремонта, мебели, рекламы, и звони через… Ну, как закончишь, так и звони, обсудим. Возьмешься?

Римма, протрезвев окончательно, смотрела на него, чувствуя, как захлестывает ее жаркая волна благодарности. Свое дело… Об этом она даже мечтать не могла. Хозяйка! Да она из этой помойки…

– Возьмусь! – выдохнула она. – Конечно, возьмусь! Спасибо тебе, Волоша!

Она назвала его полузабытым именем, и им вдруг показалось, что не было этих десяти? двенадцати? лет… Они стояли совсем рядом, и Римма чувствовала запах влажной шерсти от его пальто, лосьона, чуть-чуть вина… смотрела в его круглые светлые глаза… видела, как он сглотнул, как дернулся его кадык. Римма прекрасно знала, что испытывают мужчины, глядя на нее. Когда-то, по молодости, она думала, что выбирает она… потом поняла, что не так все просто. Выбирает свободный человек, а бедность и свобода – понятия несовместимые. Выбор бедняка диктует экономика…