Два полицейских. Дело о надувном матрасе

Я нажал кнопку домофона. Мне ответил по-английски хрипловатый женский голос. Музыка, если ее так можно назвать, стала слышнее. Я представился и попросил открыть. Через минуту дверь слегка приоткрылась, и тот же хрипловатый женский голос попросил выключить фонарь, который у меня был в руке. Я выключил и был допущен в полутемную прихожую, из которой вели две-три двери в другие помещения. Точно разобрать что здесь и как, было невозможно, потому что светила одна тусклая лампочка – торшер и у противоположной стены. Хозяйка (а, судя по внешнему виду, это было никак не служанка) извинилась, сказав, что в выходные слишком времени провела на солнце и у нее от яркого света болят глаза.

Говорили мы по-английски. Музыку, видимо, приглушили, слышно ее не было совсем.

Да! Внешний вид. Снизу вверх: Туфли на высоком каблуке. Нет не так: на очень высоком каблуке. Изящное вечернее платье до пола. И платье и туфли или чёрного цвета или какого-то темного, в полутьме не различишь. Руки и плечи должны быть обнажены, но мадам куталась в роскошную шаль до подбородка, если не до носа. Видны были кисти рук с большим количеством золотых колец. Чуть ли не по два на каждый палец. Нос прямой, чуть удлинённый. На носу – темные очки, которые носят не из-за стекол, а из-за оправы. Поэтому глаза увидеть невозможно, как, собственно, и лоб. Волосы светлые, никак не уложены и ничем не заколоты. Просто падают на плечи, чуть-чуть прикрывая щеки. И все. Мне показалось, что она слегка дрожит. Может быть, это следствие того, что перегрелась на солнце. Или вообще нервная натура.

Я еще раз представился и сказал, что им следует соблюдать режим тишины и не будить соседей. А иначе, если еще раз на них пожалуются, придется выписать им штраф.

Она еще раз попросила прощения. Сказала, что у них гостит друг мужа из России. Ему завтра, нет, уже сегодня уезжать. И муж решил устроить проводы. Обычай такой. Русский.

Я вежливо, но твердо сказал, что это все же не повод злить соседей.

Она пожала плечами, даже не пожала, а как-то повела левым плечом.

– Да, я понимаю. Но муж немного… «perebral»… я имею в виду, что он выпил чуть больше, чем следует, и его не просто успокоить…

Вот в этот момент где-то в глубине два мужских голоса даже мне запели, а завопили какую-то песню по-русски. Я совсем плохо понимаю этот язык с голоса, удалось разобрать что-то вроде «brat», «combat», «chechen», «plen».

Мадам обернулась к одной из открытых дверей и что-то крикнула. Песня смолкла.

Из соседней комнаты вышел довольно крупный мужчина в строгом костюме и белой рубашки, коротко стриженный и с загорелым лицом. Он не показался пьяным. Разве что чуть-чуть.

– Это Виктор, друг мужа, они вместе служили в армии, – представила его хозяйка.

Сам Виктор на вполне приличном французском, принес свои извинения и сказал, что понимает свою вину и постарается успокоить друга.

– А что же сам мсье? – спросил я.

Тот ответил, что мсье лучше полежать.

Что ж, я с этим полностью согласился. Виктор ушел успокаивать хозяина, а мадам еще раз извинилась.

Я внушительно и с достоинством попросил их больше не давать повода для жалоб соседей. И дал ей свою новую карточку, со словами, что если понадобится помощь, то звоните, я сегодня дежурю в участке.

С тем и уехал. Сейчас доем пиццу и еще и пороюсь в интернете, посмотрю, что можно узнать про этот ракетный комплекс из России. Какой-то русский день у меня получился в самом начале службы на новом месте!

03.47. Там же.

Напротив меня сидит пожилой мужчина в темном костюме и красных фланелевых тапочках на босу ногу. Он тихо поёт какую-то песню, слова которой, мне как-то смутно знакомы:

«On cherche son destin
Quand on trouve on s’accroche
Moi j’ai suivi le mien
O`u m’a men'e le coche».10

Он не похож ни на пьяного, ни на сумасшедшего. На вид ему за шестьдесят. Сухое загорелое лицо, седые, коротко стриженые волосы, добрые глаза. Но вот он сидит и поет. Ночной патруль его забрал с авеню Черчилль и доставил сюда. И что мне с ним делать?

04. 02. Там же.

Теперь он поет:

«Il danse
Seul devant la mer
Il sait que le bonheur existe
Dans ses r^eves d’hier
Il danse et il esp`ere
L’homme triste».11

04.17. Там же.

Пришел бригадир, Кристиан Этори, положительный дядька, с фигурой борца и спокойствием, которое не может пробить даже взорвавшаяся в руках бутылка пива. Он служил одно время в Марселе, и мы были знакомы. Я спросил, кто этот певец в тапочках и зачем он тут сидит. Бригадир сказал, что это мсье Гай Моги, пророк.

Я спросил, где его наблюдают. Этори, ответил, что нигде. Он не болен, есть медицинское свидетельство. На самом деле три свидетельства. Потому что в разное время его пытались сдать в сумасшедший дом мы, полиция Капдая, жандармерия и полиция Монако. Но ничего не получилось. Он не болен.

– А в чем дело-то?